Нестор Бюрма в родном городе

– Послушайте,– говорит он, и дым от его сигареты смешивается с дымом моей трубки.– Прискорбно, конечно, и для Кристин, и для нас, что она покончила жизнь самоубийством, но это всего лишь печальное совпадение. Это доказывает лишь то, что она была ненормальной; и именно потому, что была с приветом, она и сожгла костюм Аньес. Но я отказываюсь верить, что все это имеет какое-то отношение к самой Аньес.

– В этом-то вся и загвоздка. Я не уверен, что она покончила с собой.

– Как вы сказали?

Он чуть не подавился.

– Вы же мне сами сказали, что… что она… на люстре…

– Да, но совсем не обязательно, чтобы она сама себя к ней подвесила. Это мог сделать кто-то другой, предварительно придушив ее.

Он не спрашивает меня, на чем я основываюсь, высказывая эту гипотезу. Он бормочет сквозь зубы:

– Повесилась или ее повесили, что это меняет? Это все равно может не иметь никакого отношения к Аньес и ее исчезновению. И даже если предположить, что ее убили… Эта девка, судя по той открытке, которую вы нашли в ее почтовом ящике, имела довольно специфических знакомых…

Он оставляет клочок ткани на краю стола и берет открытку, которую я только что выложил. Он вертит ее и так и эдак.

– Если я правильно понимаю, это какие-то проходимцы. От таких людей всего можно ожидать.

– Во всяком случае,– говорю я, забирая у него открытку и засовывая ее в карман,– Дакоста придется выпутываться из неприятной истории. Если полиция учует преступление, она не будет сидеть сложа руки. Есть риск, что на каком-нибудь повороте расследования всплывет имя Аньес. Тогда они обратятся к вашему приятелю, и вот тут-то ему придется несладко, когда они узнают, что он не заявил об исчезновении своей дочери. Если только он не навесит им какую-нибудь лапшу на уши. Ну, к примеру, что она отдыхает у родственников. Но если им во что бы то ни стало потребуется Аньес как свидетель, вы ведь представляете себе картину? А теперь есть шанс, что полиция никогда не обнаружит никакой связи между Аньес и Кристин. Возможно, именно с этой целью из ящиков вытряхнули их содержимое.

– Вам не кажется, что следовало бы ввести Дакоста в курс дела?

– Это было бы неплохо.

– Я ему сейчас же позвоню, скажу, что приеду. Вы поедете со мной?

– Нет, у меня дела в городе. Молодой человек, которого я отправил в первые ряды, по следам полиции, возможно, уже может мне что-то сообщить.

Дорвиль встает и направляется к телефону. Взявшись за трубку, он как будто передумывает и словно погружается в глубокие размышления.

– Черт возьми! – восклицает он.– И все же я продолжаю думать, что это всего лишь совпадение и не имеет никакого отношения к Аньес. Ну а если здесь есть какая-то связь, то что бы все это могло значить?

Он начинает мне действовать на нервы, разыгрывая деревенского дурачка.

– Не будьте ребенком,– говорю я.– Вы забыли о банкноте в десять тысяч франков?

– Нет, не забыл. Но я не вижу…

– Вы сегодня многого не видите. Придется купить очки. Эту бумажку у меня украли, опасаясь, как бы я не рассмотрел ее как следует, так как, по всей видимости, она могла сообщить нам какую-то важную информацию, не знаю, какую именно, но отличную от той, что была написана губной помадой. Но даже и в том виде, в каком мы ее видели, она позволяет нам сделать некоторые выводы. Я поясню. Дата выпуска этой ассигнации примерно совпадает со временем ареста ваших дружков в Алжире. Почему бы ей не быть одной из банкнот той пачки, которую передали предателю за его предательство, хорошенькой пачки совершенно новых купюр, только что сошедших с печатного станка Французского банка, почти специально для него, если можно так выразиться? Разумеется, со стороны его нанимателей это свинство, но некоторые секретные организации практикуют юмор такого рода. Случайный агент служит один-единственный раз. Потом пусть выкручивается, как может. Знаете ли, слишком крупная сумма в новых купюрах – это почти что обуза. Если возвратиться к «бонапарту», который нас интересует, то мы знаем, что в какой-то определенный момент он побывал в руках у Аньес… При условии, конечно, что сокращение OAS действительно написано ее рукой. Я полагаю, что вы в этом не совсем уверены?

– Я – нет. Но Дакоста в этом совершенно не сомневается. Ему все же виднее.

– Разумеется. Будем считать, что это почерк Аньес…

– Есть еще надпись на конверте… Ну, тут я не имею ни малейшего представления… Это писала не Аньес… Как вы это объясняете?

– Я этого никак не объясняю. Возможно, это прояснится позже. Таким образом, эта банкнота находилась у Аньес. Откуда она взялась? Из бумажника ее любовника, если он был один, или одного из любовников, если она их коллекционировала. Как могло случиться, что она обратила внимание на такую деталь, как дата? Понятия не имею. Во всяком случае, она обратила на нее внимание, так как подчеркнула ее губной помадой.

Дорвиль откашливается.

– Значит… этот подонок, вероятно, здесь?

– Как будто вы этого сами не знаете!

Он в замешательстве молча смотрит на меня. Я продолжаю: