Нестор Бюрма в родном городе

– Домашний адрес. Она, конечно же, работает в каком-то салоне, но мы не знаем, где именно.

– Пока это не имеет значения. Уж во всяком случае, не среди электросушилок я собираюсь задавать ей вопросы…– Я возвращаюсь к списку.-…Соланж Бакан, типовой дом в районе Суре, предместье Селльнев…

– Одна из ее одноклассниц,– говорит Дорвиль.– Даже подруга детства. Баканы приехали из Алжира.

– А следующий, он живет там же, Серж Эстараш?

– Тоже из репатриантов,– перехватывает инициативу Дакоста.– Не то чтобы это очень близкие друзья, но мы с ними знакомы.

– Роже Мург. Частный дом «Дрозды», шоссе Лапу-жад…

– Это сосед.

По-прежнему Дакоста:

– Шоссе Лапужад – это по другую сторону дороги…– Он делает жест в сторону стены.– Это сын виноградаря. Местный. Студент. Медик, кажется. Они с Аньес познакомились в автобусе, на котором ездили вместе каждое утро в одно и то же время.

Я поворачиваюсь к Дорвилю.

– Вы встречались с парикмахершей… А с другими из этого списка?

– Да. Результаты не обнадеживают. Мадемуазель Бакан видела Аньес в последний раз во вторник, при выходе из школы. Они попрощались, и дело на этом закончилось. Что касается Эстараша, который иногда встречался с Аньес в саду Эспланад, куда ровно в шесть отправляется гулять молодежь, то он заболел и последние три недели не выходил из дома. При таких обстоятельствах… А Мург, соседский сын, тот тоже уже порядочно не видел Аньес. Он уже два месяца как не ездит автобусом. Отец купил ему машину… Боюсь, что с этим списком вы далеко не уедете, Бюрма.

– Там видно будет. Да, вот еще что… Эта Школа Севинье… Что вы им сказали, чтобы объяснить столь длительное отсутствие их ученицы?

– Что ей нездоровится,– говорит Дакоста.

– Знаете, мне, наверное, придется кое-что там поразнюхать.

Похоже, эта идея не слишком улыбается папаше, но он ограничивается неопределенным жестом обреченного. Мне удается вырвать у него имя директрисы заведения: м-ль Бузинь. Я заношу его в список после всех остальных.

– Будьте любезны, не позднее завтрашнего утра, вернее, сегодняшнего проинформируйте эту даму о моем скором визите.

– Договорились.

Я сую бумажонку в карман и поднимаюсь вслед за хозяином дома, готовым указать мне путь в каморку своей дочери.

– Там наверху мы найдем все необходимые фотографии,– говорит он.– И в частности, ту, где она сфотографирована в сером костюме, который был на ней во вторник…

Мы поднимаемся наверх.

Чистенькая комнатенка вся пропитана духом заброшенности. И не только потому, что ее владелица сейчас где-то у черта на рогах. Впечатление было бы таким же, если бы эта самая Аньес валялась бы сейчас на своей постели. Комната холодная и безликая, и нет ни малейшей вещицы, которая свидетельствовала бы о привязанности ее обитательницы к этому месту. Она никогда ей не нравилась, и здесь она, скорее всего, смертельно скучала. На стене нет даже портрета кого-нибудь из этих кретинов, модных певцов, от которых балдеет юное поколение. Только унылые обои в цветочек, похоже оставшиеся в наследство от предыдущих жильцов.

Дакоста открывает ящик комода и извлекает из него пачку фотографий, в большинстве своем это моментальные любительские снимки. Он сразу же натыкается на ту, где его дочь в сером костюме, и передает ее мне. На снимке вполне можно разглядеть костюм – светленький, из серии готового платья, «с тонкими голубоватыми продольными полосками»,– уточняет он; но что касается лица, придется подыскать что-нибудь другое. По счастью, в этой куче можно обнаружить просто сокровища. Среди прочих две фотографии на паспорт, без ретуши. На них Аньес предстает как очень миленькая деваха, с большими, блестящими от любопытства глазами (здесь говорят «восхищенными») и чувственным ртом. Эти грошовые неприукрашенные снимки излучают несомненную жажду жизни.

– Вот еще тут одна,– ворчливо произносит в этот момент Дакоста, с отвращением извлекая из картонного футлярчика фотографию большего по сравнению с предыдущими формата.– Когда я ее обнаружил, я чуть было ее не разорвал.

И был бы не прав. Это портрет «в американском стиле», на глянцевой бумаге. Вне всякого сомнения, произведение профессионала или фоторепортера, однако без подписи. Точно выбранный ракурс, хорошо продуманное расположение тени, все технические средства были положены на то, чтобы красота Аньес просияла во всем своем блеске. Разворот в три четверти, волосы темным каскадом ниспадают на обнаженное плечо, ноготь большого пальца шаловливо прижат к нижней губке. Аньес трогательна и до невозможности желанна. Вечернее платье с глубоким декольте открывает манящие груди… Они просто завораживают.

– Настоящая шлюха,– бранится Дакоста. А, черт бы ее побрал, эту проклятую загнивающую метрополию! И что это Аньес собиралась с ней делать, с этой фотографией?