Нестор Летописец

И всё же ее давно и настойчиво пытаются поколебать и опровергнуть другие ученые, считающие, что Житие было составлено позднее — или в середине 1090-х, или перед 1108 годом либо в сам этот год, когда князь Святополк Изяславич попросил киевского митрополита внести имя Феодосия для поминовения в церковную книгу синодик, что означало церковное прославление покойного печерского игумена во всей Русской епархии. Критические высказывания о господствующей датировке и мнения в пользу написания Жития Феодосия незадолго до 1108 года или в его начале лет двадцать назад обобщил историк Ю. А. Артамонов, добавив к ним собственные соображения[264]. Основные аргументы в пользу этой версии таковы. Нестор называет игумена Никона великим и называет одним из трех светил вместе с давно скончавшимися Антонием и Феодосием, а это было невозможно при его жизни[265]. Нестор не упоминает среди своих информаторов Никона — а ведь тот был бесценным свидетелем многих событий Феодосиевой жизни. Значит, книжник не мог к нему обратиться, так как начал свой труд уже после Никоновой кончины[266]. В Житии не уделено почти никакого внимания князю Всеволоду Ярославичу, а он княжил в Киеве в 1078–1093 годах. Зато с симпатией изображен старший из сыновей Ярослава Мудрого Изяслав, сын которого Святополк был киевским князем в 1093–1113 годах. Именно Святополк в 1108 году понудил киевского митрополита прославить Феодосия как святого. Из этого следует, что Нестор создал свое произведение в годы киевского княжения Святополка, желая снискать благоволение князя к Печерской обители и к себе лично. В Житии упоминается о том, что в монастыре праздновали память Феодосия, значит, оно было составлено уже после церковного прославления преподобного[267]. Менее существенные аргументы сторонников версии о написании Жития в начале XII века оставим для примечаний[268].

Самый сильный довод сторонников версии о написании Жития Феодосия в конце 1080-х — начале 1090-х годов — это, конечно, умолчание о перенесении мощей преподобного, произошедшем в августе 1091 года: Нестор о таком значимом событии, казалось бы, не мог не упомянуть. Это самая весомая «улика», оставленная нам автором. Ю. А. Артамонов предположил, что 14 августа 1091 года была предпринята попытка церковного прославления, признанная позднее «незаконной». Печеряне совершили ее в то время, когда митрополичья кафедра была вакантной: прежний предстоятель Русской церкви умер, а нового Константинопольская патриархия еще не назначила. Печерский игумен Иоанн, преемник Никона, велит летописцу, участвовавшему в раскапывании могилы Феодосия, никому не разглашать своего повеления: всё должно происходить втайне. Монахи заручились поддержкой нескольких епископов, но на торжества не был приглашен киевский князь Всеволод Ярославич: очевидно, он, как и митрополия, не одобрял причисления Феодосия к лику святых. Нестор, считает ученый, попросту умолчал о неудавшемся причислении Феодосия к лику святых. Подобные умолчания ему вообще присущи: так, в «Чтении о Борисе и Глебе» он утаил сведения о том, что Святополк был лишен власти и изгнан Ярославом Мудрым.

Толкование любопытное, но небесспорное. Подлинные отношения между Константинопольской патриархией и Киево-Печерским монастырем в XI веке неизвестны: всё, что пишут историки, — догадки разной степени правдоподобия. Рассказ о перезахоронении Феодосия производит впечатление сотканного из противоречий[269]. Самое яркое из них таково. Решение о погребении преподобного принимает совет иноков, в котором решающее слово принадлежало старцам — наиболее влиятельным и почитаемым монахам. «В начале рассказа дважды сообщается, что решение о переносе мощей Феодосия было принято на совете братии, тогда как далее оказывается, что и подготовка, и сама работа в пещере хранились в строгой тайне»[270]. Ю. А. Артамонов предположил, что весь рассказ об обретении мощей Феодосия — вставка начала XII века в более раннее краткое известие о решении игумена и монахов и о торжественном перезахоронении преподобного[271].

Однако, независимо от того, является ли летописная статья под 1091 годом многослойной или нет, повеление игумена совершать тайно раскапывание могилы не просто противоречит общему обсуждению и принятию решения, о котором уведомлен даже бывший печерский настоятель Стефан. Оно выглядит внешне абсурдным? Но, может быть, так кажется лишь нам, позднейшим читателям и толкователям, и противоречия здесь на самом деле нет?