Нестор-летописец

Князь Изяслав, помня свои мытарства после изгнания, упрекнул братьев: один он, мол, стоял против полоцкого самозванца, просил на стороне помощи. А пока говорил все это, поглядывал косо на Святослава — вот кто помочь мог, да не шелохнулся, сидя в своем граде.

Черниговский князь его взгляды разгадал, огладил короткую бороду, глотнул меду и завел ответную речь. Мол, старший брат, убегая из Руси, не послал к нему ни вести, ни просьбы. А без этого — как вмешиваться в дела другой, хоть и братней, земли? Он, Святослав, сам такого не потерпел бы. Никто не смеет вести в его отчину полки, пусть и на помощь, но без приглашения.

— Отец, князь Ярослав, нам всю Русь завещал! — возразил Изяслав, споро щелкая орешки. — Обо всей и думать надо, а не о своих лишь уделах.

— Всю Русь? — горько усмехнулся черниговский князь. — Почему же я не сижу на столе в отчем Киеве?

— Помиритесь, братья! — воскликнул Всеволод. — Русь одна, а нас трое. Не раздирать же ее на лоскуты. Только в братской любви мы будем едины.

— Да к тому же забыл ты, братец, — продолжал Святослав, поведя лишь бровью в сторону Всеволода, — кто осенью выгнал половцев с Руси. Если б не моя дружина, как знать, не пришлось бы тебе дольше гостить у ляхов?

Он придвинул к себе блюдо с сарацинскими липкими сладостями, отправил одну в рот и долго после этого раздирал склеенные челюсти.

— Злая насмешка, брат, — помрачнел Изяслав. — Думаешь, стерплю?

Черниговский князь счистил пальцем с зуба налипшую нугу.

— Ты всегда был терпелив, — ответил он. — Ты даже ляхов готов терпеть у себя под носом.

Изяслав отодвинул от края стола братину с медом и громко стукнул кулаком.

— Кстати о ляхах, — живо подхватил Всеволод. — Где они? Их не видно.

Киевский князь некоторое время пронзал Святослава взглядом. Потом улыбнулся.

— Ты ошибся, брат. Я не готов их терпеть. Поэтому их не видно.

— Где же они? Ты их спрятал?

— Да. Я отослал их по селам на прокорм.

— Неужели твой родич Болеслав так покладист, что согласился уйти из Киева? — не поверил черниговский князь.

— Он согласился.

— Верно, рассчитывает хорошо поживиться в твоих селах, Изяслав! Недаром же его Смелым прозвали, — насмешничал Святослав. — Тебе не жалко смердов?

— Мои смерды могут за себя постоять, — гордо ответил старший Ярославич.

Он глотнул из братины густого душистого, настоянного на землянике меда и передал ее по кругу. По очереди отпили Всеволод и Святослав. От меда мысли делались такими же тягучими, неспешными. Однако сладости у них не прибавлялось.

Святослав поинтересовался, много ль награбил черный люд во время мятежа и как брат намерен вернуть свое добро, не следует ли обложить горожан вирами по закону Русской правды.

— Я так и сделаю, — кивнул Изяслав.

— Мстислав погорячился, убив столько людей, — заметил черниговский князь. — Они могли бы заплатить за разбой серебром и золотом, а не своей кровью.

— Мой сын привязан к старине. Ему по душе обычай кровной мести. И его нельзя в том винить. Вся Русь живет кровной местью. Князь Ярослав подтвердил этот обычай в Русской правде. Ведь он и сам, когда хотел, следовал ему.

— Я знаю только один случай, когда отец из мести велел перебить новгородских мужей, — возмутившись духом, рек Всеволод. — Он был тогда молод. А нам этот языческий обычай следует искоренить. Ведь уже договаривались отменить кровный закон. И кто, если не князья, должен показывать люду пример христианского смирения?

— Договаривались, да не отменили, — молвил Изяслав. — Я согласен с тобой, брат. Нужен новый закон. Однако смирение не всегда входит в душу по написанному. Даже блаженные наши иноки, печерские чернецы, пренебрегают им.

— Что ты имеешь в виду? — насторожился Святослав.

— Антоний. Этот старик, по виду столь смиренный, посмел совать нос в княжьи дела. Прошлой осенью он поносил меня пред всем Киевом и восхвалял Всеслава! Я намерен изгнать его.

— Антоний не поносил тебя перед всем Киевом, — вступился за блаженного старца Всеволод, — ведь он не выходит из своей пещеры.

— Это ничего не меняет, — вскинулся Изяслав. — Все в городе знали о том, что он говорил. Он сделал это намеренно, чтобы сильнее уязвить меня.

— Когда станешь изгонять старца, прошу — направь его в черниговскую землю, — сказал Святослав. — Я дам ему кров.

Киевский князь посмотрел на брата насупленно.

— Мне надо подумать. Впрочем, я не хочу, чтобы Антоний нашел у тебя приют.

— Пес на сене, — обронил черниговский князь. Он отрыгнул и занялся ощипыванием кисти винных ягод.

— Что ты сказал? — не расслышал Изяслав. — Кто пес?

— Я говорю — пес во дворе лает.

Через несколько дней князья распрощались. Никто из них не знал, что осталось от этой встречи на сердце у каждого. Разве что про Всеволода можно было сказать, что он ничего не затаил в душе — младший князь обид не копил. Старшие Ярославичи при расставании хоть и обнялись, но очи друг от друга воротили.