Нестор Махно

– Как? Это невозможно! Есть директива Троцкого: всех атаманов до единого – в чека!

Виктор с Иваном переглянулись. Хоть и опасались ареста, но все-таки надеялись, что пронесет. Вот так влипли! Бежать или ждать? Чего? Пули в затылок?

Тут задвигались стулья. Совещание, похоже, закончилось. Не раздумывая, Билаш вошел. Он уже видел Ворошилова, когда тот приезжал в Гуляй-Поле, но никак не мог равнодушно смотреть на задранный носик и ершистые усики командарма. Что-то в них таилось несерьезное, даже предательское.

– Кого я вижу! – навстречу Виктору поднялся Михаил Желтов – бывший комиссар из Туапсе, где они вместе готовили восстание, делили власть в семнадцатом. Но поговорить не удалось.

– Ты где обитаешь? – успел лишь спросить Билаш.

– Здесь же. Комната тринадцать. Заходи.

– Слушаю вас, товарищ, – Ворошилов нетерпеливо глядел на Виктора. Тот молча подал рапорт, акт о передаче махновских войск. Командарм взял, пробежал глазами, предложил:

– Садись. Что там на фронте? Как противник?

Билаш доложил. Поговорили о репрессиях против махновцев. Ворошилов заверил:

– Никто из вас не будет арестован. Спокойно отправляйтесь в Большой Токмак, в распоряжение начальника боеучастка Кочергина и воюйте.

Но на вокзале Долженко дернул Виктора за рукав.

– Глянь! – их вагон был оцеплен красноармейцами. Анархисты уже стояли в кругу конвоя.

– Обманул, подлец! – выругался Билаш, скривив правый угол губ. – Уходим скорее! Что за сволочная порода? Ну к чему комедия? Взяли бы на месте…

Ночью Билаш и Долженко на подводе поехали в сторону Орехово, где оставили своих повстанцев. Но у речки Конки (здесь, говорят, в древности разыгралась «сечь на Калке» татар с русичами) повстречали сводный отряд Шубы.

– Вчера краснюки переарестовали наших командиров, – возмущался атаман. – Идем на выручку.

– Каких? – спросил Билаш.

– Чередняка, других.

– Вы же в Сибирь собрались?

Шуба промолчал. Какая Сибирь? Ноги бы унести. Виктор не стал уточнять, почему же не защитили своих командиров. Встал бы вопрос: а отчего Махно не выручил арестованный штаб? А ты, Билаш, своих спас? Нет? Тоже бежишь? Эх, мышеловка… В тягостном молчании разъехались в разные стороны.

– Харьков уже белый! – крикнул вслед Иван. Шуба лишь рукой махнул.

Дальше, на станции Камышеваха, копились эшелоны с безоружными повстанцами. Они бежали от кадетов, что рыскали уже рядом с Орехово. Те, кто не влез в вагоны, пешком удирали на запад.

– Куда сунете? – вопили они Виктору с Иваном. – Там Шкуро зверствует!

И в самом деле, куда? На всей родной земле для них не было теперь даже угла, чтобы приткнуться. К родственникам можно, конечно, где и жены как раз. А если увидят обиженные, выдадут? Нет, и пытаться не стоит. Так куда же? Стремились к войскам, и вот они: жалкие, потерявшие цель, хаты, семьи – всё на свете. Ни махновцы больше, ни красные, ни голота, ни кулаки, ни бандиты – НИКТО. И среди них Билаш и Долженко, точно такие же…

КНИГА ТРЕТЬЯ

Во дворе сладко пахло печеным хлебом и хмелем, что вился по забору. Из любопытства и прячась от июльского зноя, они зашли в комору, заставленную снопами.

– Бачытэ? – спросил крестьянин. – Скилькы жыву – такого урожаю нэ помню. У всих достаток. От шо значыть моя зэмля и наша воля!

– Почему же не молотишь? – поинтересовался Махно, хотя прекрасно знал ответ.

– Х-ха, чудак ты. Били прыйдуть – грабонуть. Або красни мстители, чи Григорьев, чи ще хто, – хозяин лукаво смотрел на непрошеных гостей, словно хотел добавить: «Ось и вы тоже заглядаетэ».

– На кого у тебя надежда?

– На вас, тилькы на вас. Дайтэ ружо! – попросил крестьянин, усатый, загорелый, себе на уме. Махно обернулся, взял карабин у Григория Василевского и вручил.

– Бери. Но учти: обмолотишь – придешь. Кроме того, нам овес нужен для лошадей.

– Свойим нэ жалко. Всэ отдам! – сказал хозяин, довольный подарком.

– Ты же не бедный? – спросил Нестор. – Коня держишь?

– Есть и кобыла.

– А как относишься к кулакам?

– Якый черт цэ прыдумав? – хлебороб перекрестился. Щедрый подарок располагал к откровенности. – Чоловик дэнь и ничь пропадае на поли. От у його всэ и е. А як нэ можэ – бэрэ помощь. Мы тут вси родычи. Хто ж кулак?

– И не выдадите его?

– Боронь Божэ! Свойи ж!

– Видел арестованных? Пошли, судить будем.

По чисто выметенному двору они направились на улицу. Справа и слева росли вишни. Их ветки гнулись под тяжестью ягод, налитых красным соком. Повстанцы на ходу срывали их пригоршнями. Сок тек по пальцам, по губам. У крытой соломой хаты сельсовета стояли смурные бойцы продотряда, арестованные накануне. Вокруг толпились крестьяне. Углядев Махно с охраной, они расступились.

– Вот те, кто вас грабит, – сказал он, остановившись. – Что будем с ними делать?

Все молча ждали. Отряды приходят и уходят. Кто нагрянет завтра? Батько видел, что тут ему не Гуляй-Поле. Чужая сторона, и лица у селян недоверчивые.