Нестор Махно

Оружия у них не оказалось. Остались втроем.

– Господин атаман, мы офицеры ставки Добрармии, – тихо представился тот, что гладко выбрит. – Прибыли для связи. С нами письмо. Неделю назад, как и договорено, вам посланы деньги в сумме полтора миллиона николаевских рублей. Извольте получить в елисаветградском кооперативе.

Слушая его, Махно покусывал губы: «Ах сволочь, Григорьев! Вдруг пронюхает об этой комедии. Что с моей сотней сделаешь? Убрать?» Он выхватил револьвер и несколько раз пальнул в офицеров. Колесник, Лютый, Троян мигом влетели в комнату.

– Обыщите. У них письмо, – велел Батько холодно. Казалось, ему неведомы ни страх, ни боль. В штанине одного из связников была зашита бумага. Трупы вынесли, сразу закопали. А Махно читал вслух:

Начальник штаба Главнокомандующего

Вооруженными силами Юга России

5июля 1919 г.

Многоуважаемый Николай Александрович!

В настоящую грозную минуту, когда боевое счастье, слава Богу, стало поворачиваться к нам лицом, предлагаем вам более энергичные совместные действия. Надлежит поспешить с повторным восстанием против войск Троцкого. Для этого вам следует соединиться с частями генерала Шкуро и действовать по внутренним операционным линиям, железнодорожным магистралям, закрывая красным пути отступления из Николаева и Одессы.

Желаю всего наилучшего!

И. Романовский.

На выстрелы уже собрались все командиры.

– Что будем робыть? – спросил Махно.

– Арестовать гада Григорьева и зашморгнуть! – потребовал Федор Щусь.

– Они давно снюхались и ждут момент, чтоб нас угробить, – поддержал его Алексей Марченко. Каретник, как всегда, отмалчивался.

– Ты что, Семен?

– Может, их чека подсунула? – засомневался тот. – Она мастерица на подобные штучки. Чтоб мы переколошматили друг друга.

– Думка серьезная, – согласился Махно. – Да кто бы поперся на пулю? Ты бы пошел?

– Я? Не-е.

– Вот видишь. Это отпадает. Лев, что скажешь?

Начальник контрразведки Голик, плотный, лысоватый токарь из Гуляй-Поля, никогда не лез вперед. Слушал, тихо добывал ценные сведения. Организовал вокруг себя в основном женщин, так или иначе пострадавших от австрийцев, вартовых, белых и красных, и посылал их на самые рискованные задания. Кто заподозрит глупую, заеложенную бабу? Правой рукой у него была Феня Гаенко.

– Я кумекаю вот о чем, – начал он осторожно. – Копнуть всегда успеем. Нам не Григорьев – оружие и люди его нужны. А им подай жареные факты. Что это письмо? Скажут, сами вы и состряпали. Потому кончать атамана рано.

– Верно, – подвел итог Махно. – Нас лишь сотня. Если Григорьеву донесут о расстреле лазутчиков – капец! С этой минуты запрещаю какие-либо отлучки.

На том и порешили. Обедать уже никто не стал. Вышли на улицу.

– Батько, Батько! – к ним, спотыкаясь, бежал Василий Данилов. За ним никто не гнался. Что еще стряслось? Он подлетел к Махно и шепнул на ухо:

– В сундуке… Помните? Золото! Мы ж думали… патроны, открыли ломиком… и ахнули!

– Оглоблей надо было, костоправы! Пойдем, поглядим.

В сундуке навалом лежали кольца, серьги, слитки, ожерелья – ведра три.

– Откуда всё это? – не мог понять Нестор Иванович, небрежно перебирая драгоценности. Он был к ним равнодушен.

– Ог-го! Из Одессы-мамы! – с восторгом предположил Лев Зиньковский. – Туда вся знать слетелась, как моль на свечу.

Он взял сверкающее колье. Темные глаза его тоже заблестели.

– Положь на место, тезка! – предупредил Голик. – Это, наверно, Дыбенко из Крыма вывез, где во дворцах великие князья обитали, генералы, банкиры.

– Ему ж цены не соберешь, братцы! – Зиньковский не смел оторвать взгляд от колье. – Тут не просто миллионы. Это же искусство. Мировое! Раритет!

– Во-о, эшелон снарядов купим, – простодушно обрадовался артснабженец Данилов.

– У кого? – мрачно осведомился Щусь. Чужое богатство угнетало его.

– Да сам Деникин продаст! – ерепенился Василий. Он чувствовал себя именинником. Это же надо: такой клад унюхать и утянуть из-под носа комиссаров.

– Даст, а потом догонит и еще поддаст! – съязвил Алексей Марченко.

– Всё до единого положить в сундук, – велел Махно. – Ставь его на тачанку, Петя, и отвечаешь головой. А куда деть – решим. Василию же объявляю революционную благодарность!