Нестор Махно

– Разгром, говоришь? – озвался и Петренко, не поднимая головы. Он последнее время командовал особым отрядом. – Шалишь. Мы им еще покажем, где раки зимуют.

Глядя на него, беспомощного, лысого, Василий невольно усмехнулся.

– Но что же все-таки делать? Там у нас бронепоезд пыхтит, – добивался он. – Куда снаряды девать? Целые ж склады на колесах. Им цены нет!

Билаш пятерней провел по лицу, словно снимая боль и усталость. Что он мог посоветовать?

– Скажи людям, хай ждут.

– Мы как обреченные! – возмутился Василий. – Давайте влупим по комиссарам! Столько снарядов. Душа горит!

– Нет, – вздохнул начальник штаба. – По таким же трудягам? Нет. Хай они берут грех на душу. Да и кто бить станет?

С упавшим сердцем Данилов возвращался на станцию. По пути неожиданно встретил Клешню, который как-то помогал ему грузить снаряды.

– Куда бредешь, землероб?

– Ты хотя и начальник, Вася, а свойский. Скажу правду: шукаю попутчиков.

– Домой, что ли?

– Ага. Переболел уже, отвоевался, и командир мой драпанул, Сашка Семинарист. Можэ, чув?

– Бандитская рожа такая?

Захарий кивнул.

– Далеко побёг?

– Та до красных вроде. Счас одна дорога.

– У него ж золотишко, наверно? Заберут!

– Не-а, Сашка и у йих будэ командиром. А от я… дурак, – Клешня почесал затылок. – Був кинь мохноногий, немецкий, и той сдох!

– Не боишься чека? – Данилов глянул искоса.

– А шо ж теперь? Тысячи тикають.

– Ел сегодня? – еще поинтересовался Василий.

– Не-а.

– Ну, тогда дуй со мной на бронепоезд. Там каша варится.

Увидев их, Лонцов спросил:

– Что слышно в штабе?

– Валяются стриженые. Велели ждать.

– У моря погоды? – вскипел командир бронепоезда. Приплюснутый нос его побагровел. – У меня вон, пока ты ходил, вся прислуга разбежалась!

– Ишь ты, вызверился, как коза на мясника, – не остался в долгу и Данилов. – Я что тебе, Батько?

– Та-ак, – перевел дух Лонцов. – А это кто еще припёрся?

– Герой гражданской войны, познакомься. Захар Клешня прозывается. Семь мух одним махом убивает!

– Ловко. Нам бы и раковую шейку для гарнира, – потеплел Кочубей. – Повар-то остался. Эй, Никодим, тащи жратву! Станем жить по правилу: родился мал, вырос глуп, а умер пьян. Ром не забудь, Никодим! Тот, аглицкий, – сногсшибательный. От тифа вроде спасает, а уж от тоски… и подавно.

Они пили день и полночи, пели, плясали в обнимку с трехдюймовыми пушками. А что оставалось делать? Никто их не посещал, не тревожил. Сами себе атаманы, и катись всё оно к е… матери пид тры чорты!

А утром на станцию прибыл знакомый бронепоезд, брошенный на Хортице. Из теплушек посыпались красноармейцы. Явился дядя в островерхой шапке-богатырке.

– Петр Лебеда, назначен комендантом Никополя, – представился довольно угрюмо. – Где ваше махновское начальство?

– В городе, – отвечал Данилов.

– Ведите меня к ним!

– Пожалуйста. Но они все… в тифу.

– Гм-м, это хужее, – засомневался новоиспеченный комендант. – Ладненько. Я еще вернусь, – и зашагал по шпалам.

Повстанцы переглянулись. На похмелье и так было тошно, тревожно на душе, а тут этот хмурый тип.

– Мы что, полудурки, чтобы ждать его? – спросил Кочубей. – Слышь, Вася, мигом дуй в штаб, скажи: надо тикать. Кто хочет и может – пусть с нами.

Данилов ушел. Вокруг бронепоезда уже шастали красноармейцы, заглядывали в щели, что-то обсуждали. Внутрь пока не лезли. Опасались или ждали приказа? В любом случае нужно было удирать. Ничего доброго это соседство не предвещало.

– Хлопци, а як же наши больни? Йих же тысячи в городи! – забеспокоился Клешня.

– Небось, сам намылил пятки, раковая шейка? Ты потащишь их? На себе? – въедливо поинтересовался Лонцов. – Мы и раньше бросали тифозу белым. Ну и что?

Они взяли по паре гранат, патроны, карабины, рому и ждали Василия Данилова. Тот всё не появлялся. Может, штаб уже арестовали да и его заодно прихватили? Что творится! За какого беса бились? Батько сам говорил на митинге: «Мы подсекли тыл белых. Пусть нам будут благодарны большевики!» Вот и дождались дулю с маком. В чем же виноваты махновцы?

Пока они так переговаривались, появился наконец Василий.

– А штаб? – не понял командир бронепоезда.

– Ждут за станцией. Тут опасно. Бегом смываемся. Стоп! А ром и оружие для лысого начальства?

По одному, по два они уходили. Последним был Кочубей. Он поцеловал поручни, сказал бронепоезду:

– Прости, друг. Не уберегли… – и смахнул слезу.

На лодке случайного старика переправились через Днепр. Дальше пробирались плавнями, где когда-то прятались запорожские казаки, убегая от татар. Высоченные сухие тростники, рогоз, голые вербы, осокори тянулись на десятки километров, и все это называлось Великий Луг. Тут можно спрятать и прокормить рыбой, медом целое войско. Опасны были лишь огонь и аэропланы.

Показался дымок, костер на поляне у озерца. Наши беглецы принишкли в кустах. Но сорока, сучья дочь, заметила их и беспокойно стрекотала.

– Эй, хто там? Вылазь! – послышалось от костра.

– Ану, Вася, узнай, – попросил Билаш.

Данилов пошел и вскоре позвал:

– Свои! Дуйте сюда!

У вместительного шалаша сидели бородатые мужики, что-то пили, закусывали.

– Бог в помощь, – сказал Билаш.