– Сидай, якшо нэ шутыш, – ответил незнакомец, седой, в грязном, некогда белом кожухе. – Хто вы таки?
Виктор не стал юлить:
– Я начальник штаба Повстанческой армии Батьки Махно. Фамилия Билаш.
– А Зубкова знав?
– Пузатого? Что литр самогона мог выпить за один присест? – Виктор скривил в усмешке правый угол губ, посиневших от холода.
– Бачу, нэ брэшешь. А за вамы там ще хто е?
– Нет. Мы сами еле унесли ноги из Никополя.
– Хлопци! – гаркнул седой. – Вылазьтэ! Цэ свойи!
Зашуршали тростники, справа и слева появились дядьки с винтовками, даже «максим» выкатили.
– Молодцы! – похвалил Петр Петренко.
– Иначе крышка, – согласился седой. – Красные по берегу прут на Крым. Наших ловят. Командиров к ногтю. Ану, налывайтэ гостям!
Из разговора выяснилось, что плавни кишат партизанами. Никакой власти они не признают: ни белой, ни советской. Только свою, свободно выбранную.
– Нам шо трэба? – объяснял седой. – Зэмлю и мыр. А порядок навэдэм сами.
– Но поодиночке вас перебьют, – возразил Билаш.
– Так а дэ ж той Махно? – развел руками партизан. Этого никто из них не знал…
Только на пятые сутки беглецы вошли в Гуляй-Поле. Нестора Ивановича там уже не было: увезли без сознания в Дибривский лес вместе с Галиной. Повстанцы разбрелись по хатам.
Армия исчезла, затаилась.
КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
8 февраля 1920 г.
Утром со стороны Полог подошел 522-й полк и согнал нас из Гуляй-Поля… Проклятые гуляйпольцы не хотят воевать, опасаются за семьи…11, 12, 13 февраля.
Перешли желдорогу и спустили под откос состав порожняка. В селе Воздвиженке зарубили двух большевистских агитаторов, организовавших ревком, и выехали на Рождественку, где поймали 10 красноармейцев продотряда. Раздели, но не тронули… Отряд растет, уже 30 человек.1 марта.
Сделали налет на Гуляй-Поле и выбили 6-й советский полк. Взяли в плен 75 красноармейцев во главе с командиром полка Федюхиным, тяжело раненным в бою. Он просил застрелить его, и Калашников удовлетворил просьбу…16 марта.
Выехали на ст. Андриановку и с налета взяли 3-ю роту 22 карательного полка, что расстреляла 15 махновцев и сожгла пять дворов. Их было 120 человек во главе с коммунистами, которых крестьяне избивали палками, кололи вилами и расстреливали.Лев Голик. «Дневник».
Насыпь перед мостком через речку Волчью была мокрая и узкая. Грязь расползалась под колесами тачанки, копытами лошадей, и Галина со страху схватила под руки Феню Гаенко и Нестора. Он же сидел себе, развалясь, и даже дремал. Сзади кто-то шумнул:
– Ой, та и выкупаетэсь вы счас!
– Но-о, родимые! – прикрикнул кучер Сашко. Кони шли с опаской. Правый пристяжной, чтобы не свалиться, напер на коренника, тот – на кобылу. Она поскользнулась, и все, вместе с тачанкой, полетели в темную зимнюю воду. Никто не успел даже ахнуть. Хорошо еще, что около мостка был забит крепкий шест. Тачанка зацепилась за него и не опрокинулась. Тут подоспели повстанцы. Галина выбралась первой, за ней Феня и Нестор. Под мостком барахтался и вопил Сашко. Пока его тащили за руки, Галина с сожалением смотрела, как уплывают чемоданы: один с бельем, другой с драгоценностями, деньгами. А за ними шубы, одеяло, Фенин большой пуховый платок. Потом Галина увидела лошадей.
Коренник упал кверху ногами. Поперек него стояла кобыла и не могла сдвинуться с места, опутанная постромками, вожжами, сломанным дышлом. Конь бился, вода сносила их под мосток. На нем, дрожа, стоял пристяжной.
– У-у, падло, хитрее всех! – ругал его Сашко. Коренник утонул. Стали спасать хоть кобылу, тянули к берегу.