– Это… террористы! – возбужденно зашептал Мирский. – Харьковская чека послала. Нате мой наган.
Лев взял, достал и свой револьвер, вышел на крыльцо.
– Стреляю без промаха. Сдать оружие! – приказал.
Чекистов-универсалистов арестовали. Они возмущались:
– В чем дело? Это разбой!
Зиньковский с Мирским направились в хату.
– Что там за шум? – поинтересовался Махно.
– Вот адъютант Шубы, привел чекистов, чтоб нас всех ухлопать, – доложил Лев. – Я их уже прищучил.
В хате стало слышно, как потрескивают дрова в печи.
– Ану иди сюда, адъютант Шубы, – потребовал Батько, упорно гладя на гостя исподлобья. – Это… правда?
– Чистая правда, Нестор Иванович.
– А ты откуда знаешь?
– Так я же с ними… из Харькова прибыл.
– Из чеки, что ли?
Мирский замялся, но взял себя в руки.
– Да, Батько, из чеки, чтоб спасти вас.
– Ишь ты, Христос. А если мы тебя… Не поверим и копнем без долгих разговоров?
– Я не боюсь. Слушайте: красные ночью готовят налет. В районе концентрируются войска. Нужно встретить их скорее. Иначе погибнем!
– Что… ты… несешь? – возмутился Махно. – Где доказательства?
– Но мы же ехали, наблюдали. Сорок вторая дивизия с артиллерией сунет сюда с севера! – повысил голос и Мирский. – Расстреляйте меня, если вру!
– Что с ним делать, с провокатором? – обратился Батько к командирам. Все были в замешательстве. Гость внушал доверие своей искренностью. Но тогда что же – война? А как же Крымская группа? Там десять тысяч хлопцев!
– Коцнуть успеем, – сказал Федор Щусь, обычно скорый на расправу. «И он допетрил, что нельзя ерепениться», – подумал с благодарностью Нестор Иванович. Тут зазвонил телефон. Адъютант Махно взял трубку.
– Виктор Федорович, вас.
Билаш послушал, возвратился к столу.
– Две сотни красных сабель стоят у штаба, – сообщил.
– Кто же их пропустил? – вскипел Батько. Неприятности сыпались градом.
– Иван Долженко докладывает, что пришли сдаваться и мирно спешились. Штабные пулеметы держат их на мушке. Командир приблудного дивизиона утверждает: этой ночью будет налет!
За столом обеспокоенно зашушукались. Значит, Мирский не врет? Или их всех специально прислали? Проверяют на благонадежность! Билаш сказал в раздумье:
– Прогнать мы их не можем. Такое комиссары своим не прощают. Может, на всякий случай ушлем на хутор? И агентов с ними.
– Ну, давай. Поглядим, что за гуси.
Командиры закурили. Два таких предупреждения – это не шутки, и с Крымом уже десять дней как потеряна связь. Но что же делать? Поднимать людей среди ночи, на мороз? Все спят, и разведка молчит. Махно велел адъютанту Василевскому:
– Мотай, Гриша, на телеграф. Еще и еще раз вызывай Харьков, штаб Южного фронта. Надо же выяснить в конце концов, что за бардак!
– Депешу дадите?
– Да линия-то барахлит. Если наладите – позовешь.
Батько поднялся, по давней привычке потер руки, где были кандалы, и стал что-то тихо говорить Билашу. Галина смотрела на них с тревогой. Неужели опять мыкаться? Надо бы приготовить теплые вещи. В дверях появился Петр Аршинов с пачкой бумаги.
– Я прямо из типографии. Вот, готовое положение «О вольных Советах», – улыбаясь, он раздавал пахнущие краской листки. – Завтра познакомим народ!
Петр Андреевич был доволен своим трудом и тем, что недавно сколотил, снабдил деньгами и разослал в Киев, Одессу, Екатеринослав, Полтаву, редакции анархических газет. Они там тоже не спят!
– Вот что нам нужно, а не война, – говорил Махно, читая свежий текст. За столом помалу оживились.
– Трэба його на украйинську мову пэрэвэсты, – предложила Галина, роясь в шкафу и доставая шерстяные вещи.
Такой уж беспокойной выдалась эта ночь, что появились еще гости. Срочно приехали из Харькова представители повстанцев при советском правительстве Александр Клейн и Ольга Таратута. Вместе с морозным воздухом с улицы они внесли мешок, развязали его.
– Сто миллионов на мелкие расходы! – возбужденно объявил Клейн. – Комиссары отвалили ровно столько, как мы просили. А на станции еще сотни сабель и сёдел.
– Да, и наш вольный Гуляйпольский район признан! – добавила Таратута. На нее смотрели с недоумением. – А что с вами, товарищи? Не верите? Заждались добрых вестей?
– Вы же с дороги. Садитесь, будь ласка, к столу, – пригласила Галина. Гостям налили по чарке. Батько предложил тост за их благополучное возвращение. Выпили. Но Ольга, белокурая с темными глазами и пушком над верхней губой, ощущала какую-то напряженность.
– Что же вы не радуетесь? – спросила игривым голосом. – Сам секретарь цека Косиор заверил меня в преданности и дружбе. А еще неделю назад волком поглядывал на членов «Набата».
– Да они же вас дурят! – не выдержал Мирский. – Водят за нос, как птенцов!
– О чем это вы? – широко распахнула темные глаза Ольга.
Слушая их перепалку, Махно шумно, тяжело дышал. Давал о себе знать забытый каторжный туберкулез, и мучили сомнения. Так близка желанная, многовыстраданная цель. Миллионы, сабли, сёдла дали! Это ли не факт? Вместе выперли Врангеля. Люди же они, хоть и большевики. Есть же у них, диктаторов, хоть крохи совести?