Нестор Махно

Оранжевые языки пламени вырывались из-под дверцев печи. Отблески играли на потолке, беленых стенах. Нестора Ивановича бросило в жар. Если война, то Крымской группе аминь! Опираясь на трость, он вышел на улицу, вдохнул морозный воздух. За холмами, что окружают Гуляй-Поле, уже занималась сиротливая заря. Глядя на еле обозначенный, кривой горизонт, Махно подумал о том, что давно беспокоило, да не высказывалось, таилось, чуждое анархизму: «Кроме свободы, народу нужна и власть. Своя, справедливая. Кто Хмельницкий? Гетман! Или вон большевики. Не успели прискакать – уже правительство из Москвы приволокли, ревкомы насаждают. Пусть липовые, вроде бакенов на Днепре, что сносятся течением. Но кораблю без них – гибель. Э-эх!»

– Не спится, Батько? – участливо поинтересовался часовой, что топтался за углом. Там же темнели еще три-четыре мужика. У их ног угадывались пулеметы. Махно не успел ответить, как далеким эхом загудело, засвистело и рванул снаряд! Из хаты выскакивали командиры.

– Вот оно, вот! – почти радостно закричал Мирский.

За околицей вспыхнула и нарастала стрельба. Галина вынесла, накинула на плечи Нестора полушубок, дала шапку. Теперь уже ни у кого не было сомнений – это подлое предательство, новая необъявленная война с большевиками.

Батько с охраной поехал в штаб. Рассветало. Прямо над головой молча летела стая ворон. Повстанцы, ругаясь, выкатывали на улицы тачанки, подводы. С только что прибывшего обоза раздавали патроны, сабли, седла. Испуганно лаяли собаки. С узелками в руках спешили к мужьям, сыновьям женщины. На рысях обгоняли их разведчики. Беспрерывно гудел церковный колокол, возвещая беду.

Дежурный по штабу Иван Долженко в начищенных до блеска сапогах доложил Махно, что со стороны железнодорожной станции на околицу ворвались конники какой-то Интернациональной бригады – мадьяры, киргизы, латыши. Их выбили. Разведка успела определить: Гуляй-Поле окружено. Близко подходить, однако, красные пока опасаются. Бьют из пушек, разворачиваются. Сколько их? Трудно сказать. Сорок вторая дивизия, Интербригада, еще какие-то полки с востока и юга.

Нестор Иванович слушал, насупившись. Не мог простить себе легкомыслия, доверчивости. А красные мухоморы подкрадывались. Ну что ж. Не впервой так. Били австрияков, генерала Слащева, карателей, рыскавших по пятам. «Прорвемся и на сей раз, – думалось. – Правда, войск маловато, около трех тысяч. Но зато какие хлопцы!»

Слушая твердые доклады командиров о готовности, Батько не сомневался в успехе. Его орлы сомнут и мадьяр, и латышей, и чекистов – самому черту свернут рога! Но где ударить? И как быть с Крымской группой? Пропадет же!

– Этот приблудный кавдивизион, что ночью появился, опять тут, – сказал Билаш.

– Мы же его отослали! – рассердился Махно, подмигивая. Левую щеку беспокоил нервный тик.

– Опять тут, – развел руками начальник штаба, – и рвется в бой.

– Та-ак, хай идут на Успеновку. Первыми, – решил Батько. – Там какие-то новые красные. А мы налетим следом, по флангам. Командуй!

Войско ринулось по заснеженным полям на восток. Впереди летели приблудные конники. Их не остановили ни разрывы снарядов, ни пулеметная трескотня. Терять было нечего. Следом, рассыпавшись влево и вправо, по баночкам устремились лихие тачанки. Красные пятились.

Легко они воюют. Не заманят в западню? – спросил Батько Билаша. Ехали на рессорной немецкой бричке в середине колонны. У Нестора Ивановича еще мелькнула догадка: «Не хотят бойни. Тоже трудяги. Кто же их гонит, несчастных? Фрунзе? Комиссары? Какая подлость!»

– Хрен с ними. Будем прорубаться! – отвечал начальник штаба.

В тылу красных, к счастью, резервов не оказалось, и, преследуя отступающую бригаду (она вскоре капитулировала), махновцы вырвались на оперативный простор.

– Ну-у, гадёныш Фрунзе, держись! – весело злобясь, воскликнул Батько. – Мы тебе покажем, как нарушать слово. Жаждал бойни – получишь!

Минувшей же ночью шли повальные аресты анархистов в Харькове, Киеве, других губернских городах. Были взяты дипломатические представители повстанцев Дмитрий Попов, Авраам Буданов, командиры, что лечились в госпиталях, а также секретари конфедерации «Набат» Всеволод Волин, Барон, Марк Мрачный – всего 346 человек. Многих отправили в Москву, в ЧК и там расстреляли.

После того как Семен Каретник уехал в штаб Фрунзе и не вернулся, когда повстанцы поняли, почему их затюрили в эту Евпаторию, песчаную окраину Крыма, где легко перекрыть дороги, – вожаком избрали Алексея Марченко. Он сразу вспомнил слова Льва Голика, сказанные на следующий же день по приходе сюда: «Хлопцы, это мышеловка. Давайте тикать!»

Но куда? Где приказ? Вся надежда была на мудрость Батьки, предусмотрительность Билаша. Они уже вторую неделю молчали. Один за другим летели в Гуляй-Поле гонцы, а ответа нет как нет. Сначала казалось, что Махно плетет какие-то свои хитроумные сети. Потом явилась догадка: вестовых же ловят! Связь специально прервали!

Ночью решено было прорываться домой. Красноармеец ходил в атаки вместе с махновцами. Что же он – совсем скотина? Не станет стрелять братьев-трудящихся!