Те явно не ожидалй такой прыти, покрутились и начали пятиться. Под одним из них пала лошадь. Сашка устремился к нему. Тот прицелился. Бах. Сашка бежал. У видевшего это Клешни пересохли губы. Бах снова. Сашка увернулся и зарубил казака. Махновцы резвее побежали за своим ротным. Справа, откуда ни возьмись, наступала еще какая-то группа. Когда сблизились, Семинарист спросил:
– Что за орава?
– Полк из дивизии Дыбенко, – доложил старший.
– Да она же в Крыму!
– Не вся. Нас кинули из Мелитополя. Комполка убит. Я комиссар Михаил Ступаков.
– И сколь же вас?
– До ста штыков осталось.
– Где они? – презрительно усмехнулся Сашка, подкручивая усы. – Вижу одни берданки. На охоту, что ли, собрались, фраера? Да вы еще и босиком!
– Эх, и пулемет есть, но поломан, – смутился Ступаков. – Невезуха.
– Аники-воины. Присоединяйтесь, выберем вам командира, – весело решил Семинарист. – Ану дай бинокль.
Он стал осматривать горизонт. После недавних дождей небо было чистое, холодно-голубое. Сиротливая весна.
– Что, невезуха? – поинтересовался Михаил.
– Всюду, как мухи, нас облепили эскадроны Шкуро, – говорил Сашка, поворачиваясь то вправо, то влево. – Мы в мертвом кольце, братва.
– Э-э-эх! – вздохнул комиссар. Он знал: кому-кому, а ему – крышка.
Захарий поглядывал на него без сочувствия. Махно дал всем в Рождественке добрые наделы, заверив: «Что посеете – ваше. Разве только фуражу немного возьмем. Зато уголь для топки дадим из Мариуполя». А тут налетели эти большевики. На помещичьей, самой лучшей земле объявили совхоз. Что оно такое? На хрена? Мужики зашумели. Прикатила чрезвычайка, стала угрожать, как недавно австрийцы, и тоже была закопана в лесочке. Тогда-то Клешня и подался в полк Петренко и никаких братских чувств к красным не имел. Хай их беляки секут. Туда им и дорога. Особенно комиссарам.
– Где нас не ждут? – отчаянный Сашка потеребил ус. – Впереди! Пошли на прорыв. Авось в рубашке родились!
«Та ни-и, – решил Захарий. – Лучше голому и живому». Он сел, снял сапог, развернул портянку, не торопясь обулся и кинулся назад. Дальше по знакомой балочке где ползком, а где перебежками выбрался к неубранному кукурузному полю и затаился. Ночью прибился к своим. Его привели к командиру полка Петренко.
– А Семинарист, ваш ротный, где? – первым делом строго спросил тот. После дибривского пожара, когда сгорела и его хата, Петр почти не изменился: такой же смурной, подтянутый, немногословный. Война была для него привычным ремеслом, и он исполнял его, как и положено, круто и толково.
– Нас окружили. Я чудом спасся, а он убит, – соврал Клешня, пряча глаза.
– Жаль. Редкой удали был мужик, – вздохнул Петренко и снял фуражку. – Редкой. За такого десять небитых дают.
Как потом, однако, выяснилось, окруженные сдались без боя, иначе бы их порубили. Но перед этим Семинарист шустро зарыл в землю документы и серебряные часы. Бойцы его не выдали, как и комиссара Ступакова. Они прикинулись местными крестьянами и вместе с другими были отпущены на все четыре стороны. Шкуровцы пока что легко побеждали, потому не лютовали. Судьба опять щадила Самышкина.
Махновцы ведут переговоры с Григорьевым об одновременном выступлении против Советов. Мы задержали сегодня делегата… Просим принять неотложные меры к ликвидации махновцев, так как теперь в районе нет никакой возможности работать коммунистам, которых подпольно убивают.
Пять дней спустя, под вечер, на рейде Мариуполя появился верткий катер и обстрелял город. На горизонте маячили то ли баржи, то ли корабли. Вскоре они исчезли. Но на берегу, где слышали о прорыве конницы Шкуро, поднялась паника. Первым бежал комендант-большевик Таранов. Как дезертир он был арестован заградотрядом Василия Куриленко. Всю ночь, однако, шла эвакуация военного имущества, и город бь!л сдан без малейшего сопротивления.
К свежевыкрашенному штабному вагону на станции Пологи поспешно подошли двое в потрепанных шинелях без погон и в фуражках со звездочками.
– Тут командующий Украинским фронтом? – нервно спросил один из них дежурного.
– А вы кто?
– Комиссары из бригады Махно. Срочно нам! Катите в Гуляй-Поле?
– Это не ваша компетенция. Сейчас доложу, – дежурный поднялся в вагон, снова появился. – Заходите.
Они увидели невысокого худощавого человека в тонких очках и с длинной, почти до плеч шевелюрой.
– Я командующий Антонов-Овсеенко. Слушаю, – сказал он густым басом.
Глядел как-то уж очень пристально. Молодые комиссары смутились. Прибыли жаловаться на анархистов, а тут точно такого же патлатого встретили.
– Говорите! – протрубил Владимир Александрович и улыбнулся. Он знал, что голосом своим кого хочешь собьет с панталыку.
– Мы… еле ноги… унесли, – заикаясь, доложил тот, что был повыше ростом, белёсый или бледный.
– И кто же вас напугал?
– Это банда. Не бригада! – вступил в разговор второй комиссар, черненький и лупоглазый. Губы его дрожали. – Махно приказал арестовать всех политкомов и оптом расстрелять!