Нестор Махно

– Могила не врет, – мрачно сострил Петр. – Катят они по Махнограду, а бричка-то заметная. Не учли. Ага. Мой тезка Петя Лютый как раз дежурил по штабу. Кивает часовому: «Ану, задержи». Тот побежал: «Стой! Стой!» Немцы-мстители наутек. А у штаба пулемет же всегда наготове. Чесанул по ним. Колонисты спрыгнули с брички, залегли за деревом, отстреливаются. Тут хлопчик шел по улице. Ни сном ни духом ничего не ведал. Ваня Деревянко. Наш сосед. Его и ухлопали.

– У-ух и глупость! – Билаш даже привстал на сиденье.

– Этим же не кончилось, – продолжал Могила. – Федя Щусь по собственной инициативе берет отряд и в Яблуковую. Проводит следствие. Кто тянул жребий, чтобы убить Батьку? Ага, почти тридцать человек. Идите сюда, голубчики. Арестовал, посадил в сарай… и запалили.

– Ну-у, произвол, – скрипнул зубами Долженко.

– А вы, Виктор Федорович, говорите, какая махновия, – Могила повернулся туда-сюда, ущипнул себя за ус. – И что же было за это Феде? Да ничего!

– Нет, я видел, как Батько его лупасил. По морде, по ребрам! – сказал Билаш.

– А люди-то тю-тю! – не мог успокоиться Петр.

Показалась Волноваха. В редкой посадке акации, на молодой траве, ютились какие-то бездомные с узлами, детьми. Много их было и у насыпи железной дороги, на перроне.

– Беженцы со всего свету, – вздохнул Иван Долженко. – У наших кухонь кормятся.

Он повернулся, ткнул пальцем в грудь Могилы.

– Колонисты их тоже снабжают. Ты пописываешь в газетку. Черкни.

Приехали в штаб бригады. От крыльца бежал часовой.

– Вас Махно на проводе ждет!

Виктор Федорович записал сводку, из которой узнал, что против Григорьева большевики бросили крупные силы, снятые с фронта, и уже освобождены Екатеринослав и Кременчуг.

– Успеновские погромщики расстреляны, – продолжал комдив. – Но это не все. Когда мы возвращались из Бердянска, на станции Верхний Токмак лозунг: «Бей жидов, спасай революцию! Да здравствует Батько Махно!» Спрашиваю: «Кто вывесил?» Оказалось, комендант. Сволочь такая, парень был хороший. Давно его знаю. Да и ты помнишь. А пришлось коцнуть.

«Да-а, – подумал Билаш, – жизнь-копейка».

Беленький с черными ушками поросенок, повизгивая, удирал со всех ног. За ним гнался шебутной и необидчивый Василий Данилов. С кавалерийской наукой он не поладил: никак не мог отличить подпругу от тренчика и прибился к своим артиллеристам. То снаряды им доставал, то панорамы. Где украдет, где выпросит. Однажды даже у кадетов «одолжил».

Ехал себе и заблудился. Какая-то мечта взяла. Вроде бы все вокруг нездешнее. И конь – не конь, а жар-птица. Вот что-то такое смутное, приятное наплывало. Глянул Вася… Мать твою! Куда попал? Белые спрашивают: «Из обоза, крыса?» – «Оттель. На позицию снаряды требуют». – «Ну бери». Он и привез гостинец прямо в руки командиру дивизиона, тоже Василию, Шаровскому. Тот, паршивец, и не удивился.

Поросенок устал. Вася протянул мешок, чтоб схватить его, перецепился и растянулся в дворовой пыли. Все, кто наблюдал эту сцену: раненые из госпиталя, Маруся Никифорова, хлопцы из новоприбывшего отряда Шубы и Чередняка – хохотали. А Данилов, как ни в чем не бывало, устремился опять за детенышем хрюшки.

– Саблей его, кузнец! Из гаубицы пальни, Вася! – шумели зеваки.

Маруся не выдержала, кинулась помогать, но поросенок шустро протиснулся в щель и скрылся за забором.

– На что он тебе? – спросила Никифорова. Голос у нее грубоватый, контральтовый и губы не цветочек, хотя и подкрашены.

– А батьке Правде на свадьбу, – бойко отвечал Василий. Их обступали. – Не слыхала разве? Он женится. Притом срочно!

Многие ждали, что еще отчебучит кузнец.

– На ком женится? Поди, бабку приворожил?

Маруся подбоченилась, подчеркивая свою гибкую, кошачью стать и налитые груди. Тут краем темного глаза она заметила, что мимо семенит Галина Кузьменко: вся подобранная, строгая, в белой кофточке с украинским орнаментом и плисовой юбке. Учительша, видите ли, жена Батьки. Недоступная, в пенсне – куда там! Маруся даже не повернула головы и не поздоровалась.

– Э-э, нет. Какая бабка? Он же втюрился в Мотрю – дочь Воздвиженского кулака Хохотвы, – увлеченно плел дальше Василий. – Ух и девка! Кровь со сметаной и с малиной вдобавок. Взял батько Правда сватов, Омэльку да Чалого, и подались. Невеста, и козе понятно, спряталась. Сидит в кладовке ни жива ни мертва. Шутка ли, безногий жених! Но хлопцы у батьки быстрокрылые, почти жар-птицы, нашли Мотрю, одели в белое…

– Сами? – не поверила Маруся.

– А кто же? Кинули ее на тачанку и бегом в хутор. Гулять так гулять! Кучер у Правды, вы же видели, сокол. Глоба фамилия. Глазом мало-мало косит и ухо разрублено. Неважно. Понравилась ему Мотря. Он ей и шепчет: «Я батьку накачаю. А ты лезь под стол и тикай!» Ну, врезали крепенько. Правда, всем известно, не любит самогона. Заснул. Просыпается… А горлиночка тю-тю. Испарилась. С испугу залезла в соломотряс молотилки.

– Ты что, рядом был? – подзадорила Никифорова. Зеваки улыбались.

– Всё обшарили хлопцы – словно в воду канула, – продолжал Василий. – Погоревали и подались похмеляться. Для них же я и ловил порося!

– Куда они подались? – еще спросила Маруся.