Нестор

Он сглотнул. Армия как она есть. Доложите обстановку! Неужели и так не понятно? Впрочем, если эти, аккуратные, из соседней части, все вполне логично.

– Замполитрука Александр Белов! 124 БАО при Минской авиабазе. Направлен в 5-й легкобомбардировочный полк. Ночью ждали учебную тревогу, а вместо этого…

Хотел добавить про конфедератки, но не стал. Этот аккуратный – начальство невеликое, тут кто постарше разбираться должен.

Лейтенант поглядел куда-то в сторону, в самую темень. Кивнул. И темень откликнулась – звонким девичьим голосом.

– Młodszy personel dowodzący. I komisarz też. Weźmy to![6]

Лейтенант вновь кивнул, но уже тем, что стояли рядом. От первого удара прикладом замполитрука Белов сумел уклониться.

Второй пришелся точно в звенящий болью висок.

3

Перед тем как шагнуть на влажную после недавнего дождя крышу, она на малый миг задержалась у чердачного окна. Нет, так не годится! Во-первых, страшно. Во-вторых, очень-очень страшно…

За окном – ночь и яркие огненные строчки, белым и желтым по черному:

Р-рдах! Рдах! Тох-тох-тох!.. Р-рдах!

У тех, кто осаждает дом, – пулемет, у тех, что внизу, – карабины. Строжайший приказ: только земное оружие, особенно если уходить некуда. Как раз сегодняшний случай.

Тох-тох-тох!.. Тох! Тох!..

Их было шестеро в маленьком деревянном доме за высоким забором. Улица Шоффай, XII округ, «черная дыра Парижа», как шутил отец. Посреди тяжеловесных скучных шестиэтажек – село чуть ли не позапрошлого века. Как и почему уцелело, ведают лишь спекулянты недвижимостью.

Рдах! Р-рдах! Рдаум!..

Страшно! А еще холодно, очень холодно, подогрев она включать не стала. Вчера, в пробном полете (три круга над утонувшим в ночной тьме кварталом) чуть пóтом не изошла. Уже март, сырая парижская весна, комбинезон рассчитан на полярные морозы…

И руки плохо слушаются. И зубы стучат так, что за ушами больно.

Тох-тох-тох!.. Р-рдах! Рдах!

Еще пять минут назад она гордилась полученным приказом. Четырнадцать лет – и самый настоящий подвиг. Пусть даже она сделает по неровной черепице всего несколько шагов…

Страшно… За крышей наверняка наблюдают. Те, что за ними пришли, прекрасно знают, с кем имеют дело. Могли и Прибор № 5 прихватить. Если так, совсем плохо, от «марсианского ранца» не уйти, перехватят прямо на взлете, скрутят, кинут на землю.

…На Старую Землю. На чужую Землю.

Тох-тох-тох!.. Р-рдах! Рдаум!..

Нет, так не годится! С такими мыслями она уже, считай, мертва.

Мертва…

Тяжелое каменное слово ударило прямо в сердце. И внезапно стало легче. Умереть – все равно что нырнуть в холодную воду. Чем быстрее, тем легче. Мама погибла сразу, за долю секунды, когда Транспорт-2 превратился в пламя.

Мертва? Ну и пусть.

Тело четырнадцатилетней девочки в сером летном комбинезоне с черным тяжелым «блином» на груди, с надвинутым на самый нос шлемом, бесшумно и безвидно сползло вниз по деревянной лестнице. Дрогнуло, застыло. Она, проводив мертвую равнодушным взглядом, шевельнула губами:

Прощай!

И шагнула на крышу.

Тем, кто уже убит, – не страшно!

* * *

Повезло – «марсианин» не встретился. У полиции и у Второго управления Генштаба[7] нет своих ранцев, но к операции могут подключить людей майора Грандидье. У этих ранцы есть, и летать они умеют. Одна ликвидация Гейдриха чего стоит![8]

Но – повезло. И пули не задели, хотя наблюдатели, не сплоховав, команду дали вовремя. Пулеметная очередь прошла совсем рядом, еще одна прочертила желтую строчку под ногами. А больше почему-то не стреляли, хотя взлетала она медленно, не птица – воздушный шарик. И только поднявшись повыше, поняла в чем дело. Французы о ранцах знают, а об аппарате «С» (черные блины на груди и на спине, тяжелый пояс, микрофон у губ) – нет. Стрелять же по взлетевшему «марсианину» бесполезно, тяжелый ранец за неполную секунду унесет вверх на сотню метров.

Повезло…

С высоты улицу Шоффай не разглядеть. Только желтые фонари – у шестиэтажки и возле их дома. Там чуть светлее. Два легковых авто, одно горит, возле другого мечутся тени. Стрельба доносится еле слышно, словно удары маленьких молоточков.

Тох! Тох! Тох!..

Она задержалась на минуту, прощаясь с теми, кто остался внизу – и с собой, прежней. Той девочки уже нет, она шагнула в холодную воду, лицом к волне. У девочки было длинное многосложное имя, такое, что с ходу и не запомнишь, долгий ряд предков, которыми полагалось гордиться, – и очень короткая жизнь. Тринадцать лет в Германии, которую теперь чаще называют Рейхом, год в чужой враждебной Франции, проводившей ее пулями. Даже на Родине не довелось побывать.

Прощай, девочка! Тебя уже нет.

А кто есть?

Она улыбнулась сухими губами. В том, ушедшем навсегда детстве, девочка любила играть в рыцарей. Оrden de la Hacha[9], рыцарственная дама Соланж, стальные латы, верный меч!

Соланж… Слишком длинно.

Соль!