Несуществующие истории

Это значит кота нашего так зовут, тьфу ты, уже меня значит. Идем на кухню, а я ехидненько так хихикаю, ну мурлычу, я то знаю, что сейчас будет. Приходим на кухню, и она как заорет, я хоть и готов был, но от крика все равно шуганулся под стол, а пацаненок влетает на кухню, бледный такой, ну правильно, Наташка орет, у меня шерсть дыбом встала, да и тушка моя возле холодильника валяется.

– Это что? – говорит этот прыщавый пацан и тычет в меня лежащего пальцем.

– Скорую вызывай и вали отсюда, пока тебя родители не увидели, а я маме позвоню, – прокричала Наташка.

Скорая на удивление приехала быстро. Сначала пытались меня в чувство привести, ватку под нос тыкали, по щекам лупили, и все-таки решили меня в больницу везти. Загрузили меня, значит, на носилки и потащили вниз в машину, хорошо нести недалеко, первый этаж все-таки.

Я за врачами в машину прокрался и под носилками спрятался. Я теперь хоть и кот, но куда ж я без своего родного тела то, вот и поехал с ними в больницу и Наташка тоже с нами.

Долго не могли определить куда меня, вернее тело мое разместить, в какое отделение, но потом все-таки на лифте отправили на третий этаж. Завезли в палату, сгрузили на кровать и как будто даже забыли про меня, вернее про тело мое, так и правильно, увечий нет, будто спит человек.

Я запрыгнул на кровать, походил рядом с самим собой, хвостом помахал. И тут Наташка меня увидела, схватила и сразу под кровать совать начала:

– Цезарь, а ты откуда тут взялся, котам нельзя в больницу.

А я брыкаюсь, не кот ведь я, я же твой брат Димон, не узнаешь что ли? И тут дверь открылась, в палату оборудование какое-то вкатили и начали провода ко мне, вернее к телу моему прежнему, прицеплять. Блин, так ведь и с ума сойти можно: я и кот, но я и тот, кто на кровати с проводами, как тут не запутаться.

И ту в палату входит здоровая тетка и в таких огромных ручищах тащит кучу шприцов, и как гаркнет:

– Ща мы его оживим!

Да как сверкнёт своими глазищами, а я, вернее не тот, который в кровати, а тот, который кот, в общем уже не важно, я со страху сиганул под кровать, и шерсть вся дыбом встала. Тетка, наверное, подумала, что своим голосом мертвых оживлять может, не, ну может при других обстоятельствах, например в морге, у нее и получилось бы, но я то, который сплю, я то ещё не там.

В общем, схватила она мою лапу, блин, руку конечно, да как всадит самый большой шприц в вену, а я же с детства уколы не люблю. Вот помню, в первом классе нам прививки делали, так за мной по всей школе три учителя и две медсестры гонялись, на силу поймать смогли, и то потому, что дверь под лестницей заперта, оказалась, если б не дверь, я бы точно утек, только бы меня и видели. Ой, что это я совсем заговорился, а в это время эта толстая тетка из моей вены чуть не литр крови откачивает. Ну я, значит, тот, который кот, хвост трубой поставил, слегка холку вздыбил, когти растопырил и как прыгнул ей на ногу, зубами вонзился, когтями деру, а сам реву, как милицейская сирена.

Так я то думал она сразу убежит или хотя бы отпрыгнет, так ведь нет, спокойно так вынимает из моей руки шприц, кладет на столик в лоток, хватает меня так нагло за шкирку и, не целясь, швыряет меня в ведро и крышкой накрывает. Обидно даже, мне показалось, что я свои когти и зубы, вернее Цезаря, да простит меня любимый кот, в общем я своё оружие чуть в ее дореволюционных чулках не оставил, а во рту то как противно, наверное, даже не стирала с революции, берегла дух молодых бойцов. И главное так грозно заорала:

– Уберите это исчадие ада, а то на опыты отправлю, чтобы его там изучали.

А тем временем Натаха опять матери позвонила и говорит так нервно:

– Мам, переноску захвати для кота, а то нашего Цезаря за плохое поведение на опыты отдадут, чтоб узнать, какой длинны у него кишки.

Я как все это услышал, чуть сам с собой рядом на кровати с инфарктом не слег. Так и затих в ведре, лучше уж домой в клетке, чем под нож этой коновальше.

Вокруг тихо стало, видать тетка ушла, а я даже пытаться не стал крышку у ведра поднимать. Так мы и стали ждать родителей, я, Цезарь, в ведре, Димон на кровати, и Натаха вся в слезах между нами.

Вот так мы и дождались родителей. Мама сразу кинулась ко мне лежащему на кровати, я приоткрыл крышку ведра и тихо так начал мяукать. Отец перестал гладить маму по плечам и как-то даже слишком резко открыл крышку, схватил меня, Цезаря, и затолкал в переноску.

Потом пришел врач, сказал, что у меня, в смысле у Димона, огромная шишка на голове, ну правильно, я же шандарахнулся об пол со всего маху. Больше отклонений нет, скорее всего, сотрясение мозга и вызвало такую защитную реакцию, как непродолжительная кома. Надо надеяться, что через пару дней я смогу очнуться, и они отпустят меня домой. Но, как говорится, делать нечего и мы все отправились домой на родительском Крузаке, только все в мягких креслах, а я в клетке перевозке. И что-то мне так грустно стало, что я решил песенку спеть, ну и значит нежно, думая, залился в разных голосовых тональностях:

– МЯАААУУУ, МЯУУУУ, МЯЯЯУУУ!