Несущие Свет

– Волхонский… Ты это… Не задерживайся тут надолго, – робко проблеял Василевский, сжал его плечо и отстранился. – Давай, до завтрашнего вечера. А то эти тебя совсем уж…

Руслан не слышал его слов. Не в силах оторвать глаз от огня, с неимоверной жадностью поглощающего родовое имение Волхонских, он медленно зашагал вперёд, не чувствуя земли под онемевшими ногами.

Ощущал ли он хоть какой-нибудь элемент окружающего мира? Моргал ли, дышал ли, и существовал вообще в тот роковой момент, он не знал, но скорее нет. Внешний мир оказался так жесток и несправедлив, что он перестал быть его частью, не мог и не хотел вдыхать его воздух и слышать ненавистные звуки.

В спину то и дело прилетали камни и куски грязи, об которые не побоялись замарать руки знатные господа и дамы. Но Руслан не мешкал, не замедлял и не ускорял шага. Просто шёл навстречу сгорающего дотла прошлого, оставив за спиной когда-то светившее ему будущее.

Единственное, о чём он жалел в эту минуту, было то, что он не является бесплотным духом, не блуждает по небытию, там, где нет незнающей границ несправедливости и жестокости, а главное – людей. Он знал, что стоит лишь сделать шаг в последнюю пропасть, и ещё одна душа разорвётся на некогда живущие в этом мире куски и разбредётся там, где нет ничего.

…Беспорядочная кутерьма приятно согрела душу девушки азиатской внешности. Новый переворот в единственной державе мира, пусть и такой ничтожный, с первого взгляда ничего не предвещающий империи, произошёл благодаря её стараниям. А для мелкого служителя мировому господству нет большего повода для гордости, чем участие в исторических событиях.

Хотару с лучистой улыбкой скрылась в чаще леса.

* * *

Старинные часы отбивали ритм очень громко. Как если бы их механизм был встроен в самой голове, а не в огромном лакированном ящике стиля девятнадцатого века.

Чётко попадая в их ритм, Ярослав покачивал на пальце складной перочинный нож на металлическом кольце, сидя в кресле, уперев локти в раскинутые колени, и изредка нашёптывал:

– Тык-тык… тык-тык…

Заворожено глядя сквозь раскачивающийся нож, он детально воспроизводил в памяти все последние события.

С самого начала та ночь сулила насыщенное времяпрепровождение, как и большинство ночей в игорных домах. Пьянки, азарт, дурманящая атмосфера, ещё и его фаворитка оказалось рядом, что случалось не часто. Это не мудрено, если женщина является одной из суккубов, коим покровительствует владелец всеми игорными домами, член императорской семьи. В этот раз Александр сам посетил одно из своих заведений, и так уж сложилось, что дать кратковременную свободу своей подопечной он согласился лишь с условием карточной игры с Ярославом.

Пусть из кона в кон Ярослав терпел поражение, с самого начала было понятно, что выиграй он хоть раз, это ничего бы ему не дало. Наверняка Александр просто не смог упустить возможности ещё раз насладиться собственным превосходством в игре и положением милостивого хозяина женщины, к которой питает слабость его незадачливый карточный соперник.

Дело уже было не в этой женщине. И не в играх, в которых за всю практику Ярослава его везения можно было пересчитать по пальцам. Просто когда окружающие из раза в раз хватаются за любую возможность прилюдно унизить твоё достоинство и с ласковым снисхождением – а порой и с посрамляющим презрением – заявляют, что то была невинная шутка или что-то, на что ты обязан был отреагировать иначе, любая самооценка перерастёт в агрессивный эгоизм. Особенно если эти люди зовут себя твоей семьёй.

И все в этой цепи только и могут, что натачивать своё тщеславие об это звено, отчего-то считаемое ими ржавеющим. Как он дал слабину? Почему именно он должен служить их лезвиям точильным камнем? Из раза в раз Ярослав задавался этими вопросами, но вместо трезвого рассуждения, выявления причин в самом себе и прихода к выводам лишь расшатывал переполненную чащу своего самообладания.

И так было всегда. Император воспринимал Ярослава, как пустое место, и постоянно был им недоволен. Отчего – непонятно. Наверное, просто уже не раз пожалел о его появлении на свет. Александр наблюдал со стороны и всякий раз расплывался в самодовольной улыбке, словно унижения великого князя каким-то образом возвышали его самого. Заган вовсе строил из себя доброго мудреца, и, пусть он не раз защищал князя от колкостей адмирала, его великодушное покровительство унижало хуже насмешек.

Каждый сбор придворных, каждое заседание верховного совета, каждую встречу изо дня в день Ярослава разъедало чужое высокомерие.

Но долго так продолжаться не могло. За пределами этого заносчивого окружения всё-таки нашлись те, кто разглядел в нём потенциал и понял суть природы всех, кто принижал его.