Несущий свет

Наконец Степа как-то приспособился, и смысл сказанного стал вновь понятен. Тэд прямо с вокзала доставил Наташу на улицу Гош-Матье и сдал с рук в руки господину Карлу Бергу. Они договорились увидеться с девушкой на следующий день. Он позвонил – но Наташа к телефону не подошла. Тэду сообщили, что девушка внезапно заболела. Валюженич попытался узнать подробности, но трубку повесили. Он так и не смог дозвониться, и поехал на улицу Гош-Матье, чтобы поговорить с Бергом. В дом его не пустили, сообщив, что Наташа действительно тяжело больна. Приступ какой-то странной болезни свалил ее в первую же ночь после приезда в Париж.

– Я не писал вам, – вздохнул Валюженич. – Вы были с Ростиславом далеко. Помочь – ничем бы не помогли…

– Ну, так что с ней? – торопил приятеля Косухин. – Наташа… выздоровела?..

– Выздоровела… – как-то неуверенно ответил Тэд и внезапно чуть не крикнул: – Стив, она ничего не помнит! Понимаешь – ничего! Амнезия!

– Что? – Косухин подумал было, что он вообще перестал понимать Тэда. Тот напрягся и медленно заговорил по-русски:

– Амнезия – то колы человек все забывать. Травма мозкова, то… понимаешь?

– Да говори по-английски! – прервал Косухин. – Только медленно, я пойму.

– У нее было что-то вроде воспаления мозга. Врачи говорят, что это результат нервного потрясения. Когда Наташа пришла в себя, то забыла все, что было с ней за последний год, после того как она уехала из Парижа. Сейчас она здорова – но меня не помнит. Я говорил с ней…

Тэд замолчал. Косухин пытался осмыслить услышанное. Значит, амнезия… Он где-то слыхал уже о подобном, но какая-то странность была в том, что рассказывал Валюженич. В самом Шекар-Гомпе и позже, в Индии, Наташа была спокойна и даже временами весела – куда веселее самого Степы. Если бы с ней и вправду было что-то не в порядке, это заметили бы сразу в Индии или на пароходе, покуда они с Тэдом плыли во Францию.

– Меня просили не видеться с нею, – закончил Валюженич. – Я видел ее потом пару раз издалека – вместе с этим Сен-Луи…

Тон, которым было произнесено имя Наташиного жениха, был настолько недвусмысленным, что Степа взглянул на Тэда – и понял если не все, то многое. В душе шевельнулось какое-то неведомое ему доселе малоприятное чувство, но Косухин заставил себя думать о другом:

– Тэд, а… ну… врачи… Может, эту, чердынь-калуга, амнезию, можно вылечить?

Валюженич не ответил и лишь выразительно пожал плечами.

– Вот так, Стив, – проговорил он наконец. – Прежде чем ты поедешь к господину Бергу, ты должен это узнать. Меня просили передать всем, кто был с Наташей эти месяцы, чтоб они ничего не говорили ей о случившемся. Врачи считают, что это опасно…

Косухин не ответил. Значит, Наташа все забыла! И Иркутск, и кошку Шер, и штурм дома на Трегубовской и серых тварей, обступивших старую церковь. Забыла взлетевшую в небо стрелу «Мономаха», забыла Шекар-Гомп, Индию… Это казалось невероятным и страшным…

– Наверное, ее психика не выдержала, – тихо заметил Тэд. – Знаешь, Стив, я подумал – может, это и к лучшему… Для нее, – добавил он как-то неуверенно.

– Психика, чердынь-калуга! Искалечили человека!.. – буркнул Степа и вновь умолк, не желая покуда углубляться в обсуждение этой новой, неожиданной беды. – Ладно, я понял. Ну, не то чтобы понял… Тэд, а этот Карл Берг – как он тебе?

– Оу, мистер Берг – серьезный человек! Он показался мне каким-то мрачным. Ну, это неудивительно, ведь Наташа – его племянница…

– Серьезный, – автоматически повторил Степа. – Стив, а о Николае… О моем брате. Ты… Ты не спрашивал?

– Я хотел, но затем вспомнил все эти ваши игры в секретность. В конце концов, это не моя тайна…

– Да, – кивнул Степа, вставая. – Ты прав. Сам спрошу.

Косухин хотел было ехать на улицу Гош-Матье сразу, но Тэд уговорил его подождать. Берг, по его словам, днем обычно уезжал куда-то по своим научным делам, и застать его можно лишь по вечерам. В конце концов Степа согласился, Тэд поймал такси, и они отправились куда-то на левый берег Сены, где в небольшой квартирке на шестом этаже огромного нового дома обитал Валюженич.

Квартира Тэда была забита книгами, разбросанными там и сям исписанными листами бумаги и, разумеется, всяческими «артефактами», от уже знакомых Степе тибетских рукописей на пергаменте до обратившегося в ржавчину старинного оружия и даже чучела крокодила, выкрашенного отчего-то в желтый цвет. Чучело оказалось с берегов Голубого Нила и использовалось, как пояснил археолог, в ритуальных целях. Особенно много было в квартире всяких идолов, в основном мелких, но, как правило, весьма жутковатого вида.

В угол были свалены несколько кирок разного типа и размера, две лопаты и дюжина ножей. Все это показывалось Степе с соответствующими комментариями. Косухин качал головой и напряженно думал, является ли эта самая наука «акэолоджи» полезной для мирового пролетариата или бедняга Тэд по классовой несознательности посвятил жизнь очередной буржуйской глупости.