Несущий свет

– Плохо, Миша. Очень плохо. Перед Новым годом вроде бы стало получше... Он же даже говорил, что на работу поедет, но сейчас уже еле дышит.

– А врачи что?

– А что врачи... Правду они, как всегда, не говорят. Клистирные трубки. Про Леонида Ильича не сказали. Не сказали ничего о Юрии Владимировиче. Он ведь инвалидом, оказывается, был... По почкам, уже много лет.

– Что-то с этим тоже надо делать. Мы с товарищами получается, всё время жизнью рискуем с такими коновалами. – Рубанул Горбачёв. – Как минимум Щасова надо менять.

– Это всё, Миша, дело будущего... – не поддержал его Громыко. – Всё куда серьёзнее. Обстановка и в стране, и в мире нездоровая. Про экономику ты и сам лучше меня знаешь. Уже не выполнили две пятилетки, подогнали цифры. Третью тоже, наверное, не выполним. В Европе – ракеты. В Афганистане все плохо. В Польше... В таких условиях, генеральный секретарь нужен не просто работоспособный – двужильный нужен. Я не справлюсь, здоровья и сил не хватит.

Горбачёв лихорадочно размышлял. Он знал по себе, что просто так такие предложения не делаются, и где-то здесь «собака порылась».

– В одиночку мне не справиться. – Выдал он, оттягивая время.

– Не в одиночку, Миша, мы поможем.

– Андрей Андреевич, в одиночку я партию и государство не потяну. Ни сил не хватит, и ответственность сумасшедшая. Партию... допустим, я возьму, а государство... давайте, возьмёте вы, хотя бы временно. Почувствуете, что не справляетесь, поставим вопрос.

Громыко выждал приличествующую паузу, кивнул. – Хорошо, Михал Сергеич. Если ты так настаиваешь...

– Кого на ваше место?

– Я подберу.

– Если у нас такие сложные отношения с США, может... Анатолия Федоровича?

Громыко не ждал этого предложения. Оно стало для него неожиданностью. К тому же нарушало принятый порядок «наследования».

Несколько секунд он молчал, а потом, словно махнул рукой.

– Добрынина? Ну... может и так, он посольскую должность перерос давно, но что мои замы скажут... –

Но тут же Громыко дезавуировал себя.

– Впрочем, пусть говорят, что хотят.

Они постояли ещё, словно высматривая что-то в тени ельника.

Горбачёв решил, что успех надо закрепить.

– Андрей Андреевич, мне кажется, что мы делим шкуру не убитого медведя. В Политбюро есть такие товарищи как Романов, Гришин, Тихонов... Они мою кандидатуру точно не поддержат.

– Кунаев тоже против, – кивнул Громыко. – Но ты Миша, не забывай, на твоей стороне, вернее на нашей, рекомендация Черненко, а для большинства товарищей это очень важно. Я думаю, мы с этим справимся.

***

В конце февраля Черненко попросил Вадима Печенёва организовать для него встречу с Горбачёвым. По принятым правилам Печенёв не мог обойти КГБ, поэтому Чебриков присутствовал в обязательном порядке. Сам же Михаил Сергеевич решил, что будет хорошо, если его сопроводит Егор Лигачёв.

Несколько дней назад прошли выборы в Верховный Совет РСФСР. Черненко к этому времени почувствовал себя лучше и даже попросил Гришина организовать ему персональный избирательный участок, что тот и проделал в соседней палате. Палата оборудована таким образом, что понять, где она находится невозможно.

Константин Устинович в тот день превозмог опять нахлынувшую слабость, сам оделся и сумел с помощью врача дойти до избирательной урны, чтобы под телекамерой опустить бюллетень. Тут же ему вручили депутатское удостоверение. Потом ему, как главе КПСС надо было прочитать речь. На это его в тот день уже не хватило. Он кое-как одолел первый абзац, потом руки у него задрожали, листы с подготовленным текстом полетели на пол, а сам Генеральный секретарь начал падать. Его подхватил, стоящий рядом с ним Щасов и почти волоком увлёк в его палату.

После этого силы окончательно покинули умирающего генсека.

Встречу с молодым секретарём ЦК Черненко назначил на 28 февраля. Ночью накануне потеплело. Серая хмарь опустилась на Подмосковье, под ногами – грязная снежно-ледяная каша. Выпавший снег тут же таял. Чуть не плюсовая температура превратила сугробы вдоль дорог в просевшие чёрные торосы.

У крыльца лечебного корпуса прибрано, ноздреватый снег искрился в свете яркого фонаря. В дубленке, наброшенной на плечи, прибывших встречал Щасов.

– Состояние Константина Устиновича стабильно тяжёлое, – доложил он гостям сразу после дежурного обмена приветствиями. – Но он в сознании. Ждёт.

Генеральный, которому уже трудно не только говорить, но и вдыхать кислород, сидел в кровати, привалившись спиной к поднятой большой подушке.

– Константин Устинович, мы работаем над тезисами Пленума по научно-техническому прогрессу... – начал торопливо Горбачёв.

Черненко поморщился недовольно, потом останавливающим жестом остановил словесный поток гостя.

– Подожди, Михаил, не до того сейчас, – он втянул с неприятным шумом очередную порцию кислорода. – Я скажу, и прошу тебя сделать...

– Я, лёжа тут, много думал, – сипло начал Черненко. – Виктор ты же помнишь ту странную ночь перед Новым годом?

– Конечно, – сказал Чебриков и шагнул вперёд. – Такое забыть не возможно. Слава богу, никто кроме нас этих пришельцев не видел. Я уже начал думать, не сон ли это был.