Несусветный эскадрон

И он написал на задней страничке блокнота… Я сразу сунула нос – но после явления путиса, после похождений упрямого двойника меня это имя вовсе не удивило.

Я поняла, кто стоит перед нами.

– Пойдем, Гунчук, – сказала я. – Пойдем, автобус ждать не станет. Мне еще репортаж писать, тебе – проявлять, печатать, и вообще…

Дед усмехнулся.

Наши глаза встретились.

– А ведь позову…

– Зови, – отвечал он. – Только – осторожно!

И помахал на прощание рукой.

И растаял в придорожных кустах.

Автобус, конечно же, был переполнен. Гунар берег свой сундук с аппаратурой, я отвечала за ведро. На повороте из-за прибрежной зелени сверкнуло озеро.

Это было небольшое, но очень красивое озеро. И даже представлять не хотелось на этом месте гнилую трясину.

Как бы в ответ на печальные мысли вода, вылетев из ведра, мазнула меня по щеке и плюхнулась обратно.

Неподалеку от железнодорожной станции мы спустились к реке и выпустили окуней.

– А могли и поджарить… – вздохнул Гунар. – Ты с электрички куда пойдешь?

– Домой поеду, а ты?

– Я – на базар. Не составишь компанию?

Я вдруг вообразила себе Гунара на базаре таким, каким привыкла видеть его всегда: длинное аристократическое пальто, черная широкополая шляпа, и этот сундук через плечо – фирменный, между прочим, сундучок с дорогой аппаратурой. Но он давно уже стал другим – потому что ходить в потертой курточке было прилично, а в обтрепанном длинном пальто – уже неприлично. И богемная шляпа в конце концов стала так выглядеть, будто ее корова жевала… На новые денег не было. Вообще ни у кого из нас в то лето не было денег.

На базаре все было чуточку дешевле. В хозяйстве, где работает один муж, а жена с малышами сидит дома, каждый сантим на счету.

Картошку Гунару привозил какой-то деревенский родственник. Но макароны и крупу, маргарин и яйца он брал на базаре. В его сундуке даже лежало несколько сложенных полиэтиленовых пакетов – вдруг подвернется что-нибудь подешевле. Еще полтора года назад невозможно было вообразить себе щеголя Гунара на базаре с пакетами…

Я тоже прикидывала, брать ли шпротный паштет загадочного качества, но дешевый, или колбасу, качество которой – на виду, зато цена гораздо выше.

Наконец мы отоварились под завязку.

– Твоей Лиге колготки не нужны? – спросила я. – Тут сейчас можно недорого купить.

Гунар задумался – может ли он, фотожурналист с именем, позволить себе купить для жены запасные колготки. И, видимо, решил – кутить так кутить!

– Пошли!

Мы настолько друг к дружке привыкли, что я бы при нем, пожалуй, и белье могла выбирать без стеснения.

Та площадь Центрального рынка, где когда-то стояли ряды великолепных роз и гладиолусов, была забита странными людьми – все они, выстроившись, как на параде, тупо глядели в асфальт, а на вытянутых руках держали самые неожиданные вещи. Я бы не могла простоять вот так целый день, чтобы все равно не продать старый утюг или кофточку. А они вот могли. В Риге ни один завод, ни одна фабрика толком не работали. Эти люди умели только то, чему их научили – а научили покорно сидеть за конвейером. И вот они продавали домашние вещи.

Мы протискивались вдоль колготочного ряда. Гунар полностью доверил мне выбор, а сам охранял от карманных воров мою сумку.

– Вот эти – какого размера? – спросила я, выуживая из связки пару колготок. И тогда лишь глянула в лицо продавщице.

– Всех размеров, – сперва заученно ответила она, а потом уже опознала мой голос. Наши глаза встретились.

– Господи, да что вы здесь делаете? – изумилась я.

– Колготки продаю, – сказала Мария Наколаевна. – Стыд и срам. Соседке на работе зарплату колготками выдают. Она на «Авроре» работает… Вот мы и договорились. Возьмите колготочки! Я вам по себестоимости отдам…

– Сколько вы имеете с пары колготок? – строго спросила я библиотекаршу.

– Да не все ли равно? Гроши..

– Сколько?

– Пять сантимов.

– И за день?

– Больше лата еще не получалось… Плюс пенсия…

Я поняла, что произошло. Мария Николаевна не сдала экзамена по государственному языку. И ее, естественно, спровадили на пенсию. Тем более, что вдова оккупанта…

Держась за колготки, свисающие с ее плеча, я задумалась. Она вполне могла бы писать рецензии на книги для нашей безумной газетки… Ага, как же! В Латвии перестали выпускать литературу на русском языке, а из России тупые сумочники везли исключительно порнуху и кровавые боевики на свой не обремененный излишествами вкус…

– Загородили дорогу, мигранты проклятые! – услышала я старушечий голос за спиной. – Если людям пройти не дают, то и убирались бы…

Я обернулась. Старуха! Зубастая, однако… Ну, будут сейчас тебе мигранты!

И я ей выдала на чистейшем латышском языке фразу, в которой соединила все скверные словечки, какие только знала.

Старуха уставилась на меня – и по ее глазам видно было, что она меня узнала.

А потом эта маленькая, кругленькая, хищная старушенция сделала рукой так, будто прогоняла вставший между нами туман. И пропала, рассосалась в толпе. На ее месте уже стояла молодая женщина, вполне миролюбивая, и протиснулась мимо меня она с извинением, да только чем-то мне эта красавица не понравилась…