Несвятые святые женщины

– Глупенький, не бойся! – утешила его Ирина. – Я не ведьма, не съем твоего батьку. Мы повезем его к полицейскому Бодуле. Он поговорит по-своему с твоим отцом, и все пойдет по-хорошему, дурачок!

Она весело улыбнулась ребенку и схватила мужика за шиворот. Мальчик замолк. Он решил, что Медведица, вероятно, шутит, и тоже улыбнулся сквозь слезы.

– Мы отлично устроимся здесь! – подводя к саням порубщика, заметила лесничиха. – Славные саночки!

Она толкнула порубщика в спину. Тот повалился на пол саней. Ирина сказала:

– Ты уж не взыщи, Данчук! Когда я правлю лошадью, так уж ничего не вижу, что делается сзади. Поэтому я сяду на твои ноги, чтобы ты не сбежал!

И она, взяв веревочные вожжи, опустилась всей своей тяжестью на ноги пленника.

– Ступай ко мне на колени, деточка! – ласково пригласила она мальчика. – Так мы быстро доедем куда следует!

Георгий смущенно занял предложенное место. Ирина, сидя в конце дровней, размахивала вожжами над лежащим Данчуком, похлестывая лошадку, за которой безмятежно следовали жеребенок и громадный Шулпа.

Лесничиха сказала:

– Видишь ли, Данчук, мне кажется, что тебе тяжело…

– Ох! Твоя правда, – подхватил он. – Пересядь, пожалуйста, а то мои ноги стали как деревяшки. Я все равно не убегу, потому что от тебя не уйти!

– Не о том речь! – сердито перебила Ирина. – Я говорю, что тебе тяжело жить… Мы с мужем всегда жалели твою бабу и детишек и не замышляли против тебя плохого, а ты чуть не убил Антона. Но теперь полицейский научит тебя, если ты не знал, чего стоит человеческая жизнь, а тюрьма покажет тебе, что свой хлеб надо зарабатывать честно. Видишь, я могла бы застрелить тебя, как дрозда, но я не хочу греха – их и так достаточно у каждого из нас, и поэтому говорю с тобой по-доброму. Может быть, сейчас мой Антон умирает…

– Когда я вырасту, то буду всех кормить: и поросят, и мамку, и сестриц: Таньку, Лизу, Феню, Дашу, Катю, всех! А тебе с дядей Антоном я дам много-много денег за то, что вы добрые, вы угощали меня пирогами, яблоками и мамке давали… Я сейчас очень хочу кушать, а у меня нет хлеба! – ребенок всплеснул припухшими от мороза ручонками и печально заключил: – Господи, помилуй, как же тут быть?

Ирина бросила вожжи. Она стала целовать мальчика, прижимая его к себе, вдруг он вскрикнул:

– Ой, что это?

Георгий почувствовал на своих озябших щеках жгучие капли. Они были светлые, как хрусталь. Мальчик не мог понять, почему его отец развалился как пьяный в дровнях, а Медведица так его обнимает, словно хочет раздавить его маленькое, хрупкое тельце!

Едва лишь были брошены вожжи, кобыла встала как вкопанная. К ней подбежали жеребенок и Шулпа, который завилял хвостом и облизал ручонку Георгия. Тот вспомнил, что в лесу осталась его рукавица.

– Вернемся назад, тетя Ирина, я забыл в лесу мою рукавицу, – заплакал мальчик.

Но лесничиха, вытерев глаза, произнесла:

– Данчук!

Порубщик не отозвался. Он сначала засопел, как загнанная лошадь, потом уткнулся лицом в сено, что лежало в санях. Глядя через оголенный кустарник лесной опушки куда-то вдаль, она повторила:

– Данчук!

Мужик вместо ответа только дернулся всем туловищем.

– Слушай, Данчук! – заговорила Ирина, сходя с саней.

Она помолчала в какой-то смутной нерешительности и, дотронувшись рукой до порубщика, тихо добавила:

– Отдай мне Георгия!

Данчук перевернулся и посмотрел на нее. Не поднимая головы, он буркнул:

– Чего придумала!

Ирина быстро, без передышки, заговорила:

– Я знаю, что должна везти тебя в полицию, где ты расскажешь все твои злодейства против моего Антона, потому что мне противно вспоминать о них… Знаю также, что после твоего признания тебя посадят в тюрьму. Все это совсем не праздничное веселье, не так ли? Но слушай еще, Данчук: у меня нет детей, а у тебя их шестеро! Мы с мужем любим твоего мальчика… Отдай нам его! Отдай, Данчук, и тебе будет лучше! Я буду холить его, как барчука… О, я буду ему лучше всякой матери! Послушайся меня: отдай мальчонку мне, тебе же меньше ртов кормить придется…

Ирина любовно погладила мальчугана, который продрог от холода и чувствовал, что Медведица затевает что-то для него и отца. Лесничиха сняла с себя платок и укутала в него ребенка. Он принялся всхлипывать, сам не зная отчего.

– Чего ты плачешь? Дурачок, я же о тебе хлопочу! – снова приласкала его Ирина. – Увидите, какой он будет у меня пригожий и сытый, станет круглый, как наш старшина!

– Так! – уронил Данчук.

– Вот и все, что я хотела сказать. Ему незачем будет тогда таскаться за тобой в казенный лес, учиться воровству и голодать…

– Так! – повторил мужик.

– А ты будешь получать от меня каждый праздник воз дров и меру картошки. Теперь же, если ты согласен на это, можешь взять свои елки и ехать куда тебе вздумается… К этому я дам тебе еще денег, вместо того, чтобы везти тебя в полицию. Ведь это очень хорошо, не правда ли?

Данчук поднял голову. Лицо его было так бледно, что даже оспинки на нем как будто сгладились. Он спросил мальчика с робким, подавленным вздохом:

– Сынку, пойдешь от меня жить к тетке Ирине?