Несвоевременные мысли

Если страна будет иметь два органа, из которых один поставит себе целью подробно оповещать обо всем, что творится в области чистой и прикладной науки, а другой возьмет на себя обязанность рассказывать о работе культурно-просветительной, эти органы окажут огромную пользу делу воспитания мысли и чувства. Надо работать, почтенные граждане, надо работать, – только в этом наше спасение и ни в чем ином.

Садическое наслаждение, с которым мы грызем глотки друг другу, находясь на краю гибели, – подленькое наслаждение, хотя оно и утешает нас в бесконечных горестях наших.

Но, право же, не стоит особенно усердно предаваться делу взаимного истязания и истребления, – надо помнить, что есть достаточно людей, которые и желают и, пожалуй, могут истребить нас.

Будем же работать спасения нашего ради, да не погибнем «яко обри, их же несть ни племени, ни рода».

XXXI

Отрицательные явления всегда неизмеримо обильнее тех фактов, творя которые человек воплощает свои лучшие чувства, свои возвышенные мечты, истина, столь же очевидная, сколь печальная. Чем более осуществимыми кажутся нам наши стремления к торжеству свободы, справедливости, красоты, тем более отвратительным является пред нами все то скотски подлое, что стоит на путях к победе человечески прекрасного. Грязь и хлам всегда заметнее в солнечный день, но часто бывает, что мы, слишком напряженно останавливая свое внимание на фактах, непримиримо враждебных жажде лучшего, уже перестаем видеть лучи солнца и как бы не чувствуем его живительной силы.

О том, что Русь стоит на краю гибели, мы начали кричать – с тоскою, страхом и гневом – три года тому назад, но – уже задолго до этого мы говорили о неизбежной гибели родины шепотом, вполголоса, языком, искаженным пытками монархической цензуры. Три года мы непрерывно переживаем катастрофу, все громче звучат крики о гибели России, все грознее слагаются для нее внешние условия ее государственного бытия, все более – как будто очевиден ее внутренний развал и, казалось бы, ей давно уже пора рухнуть в пропасть политического уничтожения. Однако, до сего дня она все еще не рухнула, – не умрет и завтра, если мы не захотим этого. Надо только помнить, что все отвратительное, как и все прекрасное, творится нами, надо зажечь в себе все еще незнакомое нам сознание личной ответственности за судьбу страны.

Что мы живем скверно, позорно, – об этом излишне говорить, это известно всем – мы давно живем так; а, все-таки, при монархии мы жили еще сквернее и позорнее. Мы тогда мечтали о свободе, не ощущая в себе живой, творческой силы ее, ныне весь народ, наконец, ощущает эту силу. Он пользуется ею эгоистически и скотски, глупо и уродливо, – все это так, однако – пора понять и оценить тот огромного значения факт, что народ, воспитанный в жесточайшем рабстве, освобожден из тяжких, уродующих цепей. Внутренне мы еще не изжили наследия рабства, еще не уверены в том, что свободны, не умеем достойно пользоваться дарами свободы, и от этого – главным образом, от неуверенности – мы так противно грубы, болезненно жестоки, так смешно и глупо боимся и пугаем друг друга.

А, все-таки, вся Русь – до самого дна, до последнего из ее дикарей не только внешне свободна, но и внутренне поколеблена в своих основах и основе всех основ ее – азиатской косности, восточном пассивизме.

Те муки, те страдания, от которых зверем воет и мечется русский народ, – не могут не изменить его психических навыков, его предрассудков и предубеждений, его духовной сущности. Он скоро должен понять, что, как ни силен и жаден внешний враг, страшнее для русского народа враг внутренний он сам, своим отношением к себе, человеку, ценить и уважать которого его не учили, к родине, которую он не чувствовал, к разуму и знанию, силы которых он не знал и не ценил, считая их барской выдумкой, вредной мужику.

Он жил древней азиатской хитростью, не думая о завтрашнем дне, руководясь глупой поговоркой: «День прошел и – слава Богу!». Теперь враг внешний показал ему, что хитрость травленого зверя – ничто пред спокойной железной силой организованного разума. Теперь он должен будет посвятить шестимесячные зимы мыслям и трудам, а не полусонному, полуголодному безделию. Он принужден понять, что родина его не ограничивается пределами губернии, уезда, а – огромная страна, полная неисчерпаемых богатств, способных вознаградить его честный и умный труд сказочными дарами. Он поймет, что

Лень есть глупость тела,
Глупость – лень ума,

и захочет учиться, чтобы оздоровить и ум, и тело.

Революция – судорога, за которою должно следовать медленное и планомерное движение к цели, поставленной актом революции. Великая революция Франции сотрясала и мучила героический народ ее десять лет, прежде чем весь этот народ почувствовал всю Францию своей родиной, и мы знаем, как мужественно он отстоял ее свободу против всех сил европейской реакции. Народ Италии на протяжении сорока лет совершил десяток революций, прежде чем создал единую Италию.