О том, что армия неизбежно должна развалиться, говорила еще докладная записка Комитета обороны, поданная в 16-ом году на имя царя, но это забыто, ибо это невыгодно помнить усердным составителям обвинительного акта против социалистов.
Недавно мне попала под руку связка писем, полученных мною с фронта в 16-ом и 17-ом годах: некоторые из них должны быть опубликованы, ибо они очень определенно говорят о причинах разложения армии.
Вот, например, письмо солдата, относящееся к марту 16-го года:
«Это письмо посылаю секретно с товарищем, уехавшим на побывку, а то в обыкновенных письмах ни о чем писать нельзя, т. к. их просматривает военная цензура и, если найдут 2–3 слова о чем-либо таком, то сейчас же допытываются: кто писал, какой роты, взвода, и 25 розог всыпят, а то ставят под ружье на окопы, чтобы германец стрелял, этой практики было много, но ему спасибо, не стреляет, а кричит: «не бойся, русс, стрелять не будем, потому что тебя поставило начальство».
Стоим от него на 100 шагов, так что вообще-то выйти никак нельзя, жарит вовсю; у нас без боя выбыло за 40 дней из полка 112 человек. Грязь по колено, холод, снег, болезни… А кормят одной несчастной кашицей, иногда с мясом, а чаще всего без оного, станешь говорить – голодно, отвечают: не поспевают вам возить хлеба. А чего – на 48 чел. дают в день 7 хлебов по 11 фунтов. А ведь всю ночь работаешь – роем окопы. Правда, хлеб можно купить в обозе, но черный стоит 20 коп. фунт, а белый 45, вот и поешь».
В другом письме, от июня того же года, унтер-офицер, доброволец, трижды награжденный орденом Георгия, жалуется:
«Я простой солдат, воюю не ради игоизма, а по любви к родине, по злобе на врага, ну, все-таки ж и я понимать начал, что дело плохо, не выдержать нам. Теперь, возвратившись из лазарета, из России, я вижу, в чем беспорядок, потому что на фронту люди выбились из сил и не хватает их, а в тылу десятки тыщ остаются зря, болтаются без дела, только жрут, объедая Россию. Кто это распоряжается так безобразно?»
Распоряжались не социалисты.
Юноша артиллерист сообщает:
«Корпусный командир А. говорит офицерам, которые нравятся ему:
– Берите сколько угодно этой сволочи и – действуйте. Чего ждать!
Его любимчики брали роту, две и вели солдат на окопы немцев без артиллерийской подготовки, солдат били, офицеры получали ордена. Один раненый пехотинец сказал мне:
– Бьют нас, как вошь – беда! То холеру напустят, то войну затеят, эх, Господи, бежать бы!»
При чем тут социалисты?
Я спросил георгиевского кавалера, раненого:
– Трудно в окопах?
Он ответил:
– Солдатам трудно, не понимаю, как они терпят! Вот я, например, я был одеялом, а не подстилкой, а солдат – подстилка. Видите ли, в непогоду, когда в окопах скопилась вода, на дно окопа, в грязь, ложились рядовые, а мы, офицеры, покрывали их сверху. Они получали ревматизм, а мы – обмораживались.
Известный писатель Г-в писал в 16-ом году: «С утра до вечера порют за уклонение от работ в окопах, порют солдат, беженцев, евреев. А они не могут работать – истощены».
Тыловые солдаты знали о положении дел на фронте, им говорили об этом раненые, калеки, обмороженные, туберкулезные воины. И в тылу создавалось определенно безнадежное настроение, с которым – не побеждают.
Вся тыловая масса распевала частушки, вроде следующих:
И, провожая на смерть обреченных парней, девицы озлобленно выкрикивали: