НЕТ

Тогда они пришли вчетвером: Витя, высокий, некрасивый, очень рыжий штурман, пожилой громкоголосый инженер и застенчивый, похожий на девушку радист. Все вместе они были экипаж. Витин экипаж.

- Хорошо бы чайку с закусочкой, ма, – сказал Витя, – коньячку в принципе тоже можно…

Мать захлопотала на кухне, ей очень хотелось принять его экипаж как следует, и она сердилась на Витю: почему не предупредил, что приведет гостей. Мог бы позвонить. Она успела бы тогда поставить пирог, могла соорудить пельмени, не покупные, а настоящие сибирские, могла бы… Мать возилась на кухне, стараясь не прислушиваться к разговору мужчин.

А мужчины спорили. Спорили громко, нисколько не заботясь об изысканной деликатности выражений.

- … ты несешь, Виктор Михайлович. Сдохнуть мне на этом месте, не прав ты! – почти выкрикивал инженер. – Какие они аферисты? Ерунда! Им приходится спешить, их гонят. Неужели не понимаешь? Большая лайба стоит до сих пор, так хоть на этой надо показать работу…

– Не понимаю и не хочу понимать. Еще два месяца назад надо было начать доводку бустеров на тридцатке. А новые двигатели гонять можно было хотя бы на тридцать второй или даже на Коломбине. Так? Чего ждали, чего тянули? А теперь давай все сразу – и бустера, и движки, и спецоборудование. Это афера. Типичная афера. Ну, здесь-то можем мы называть вещи своими именами?

– Положим, с движками кое-что сделано, – сказал штурман.

– И спецоборудование проверялось на летающей лаборатории, – сказал радист, – это я точно знаю.

Отрывки разговора не сразу, но все-таки долетели до матери, и она встревожилась. Ей не нравился тон разговора. Экипаж был явно недоволен Витей.

– Нет, – сказал Хабаров, – вы, конечно, как хотите, вы сами уже большие и умные ребята, а я давно на слабо не поддаюсь. Серьезные фирмы так не делают. Все, что я думаю по этому поводу, сказал Генеральному и, вероятно, скажу еще…

– Но от машины, надеюсь, ты не откажешься? – спросил инженер.

– На тебя же пальцем будут показывать… – сказал штурман.

– Мы, ясное дело, как вы, командир… – начал было радист, но Хабаров не дал ему договорить.

– Почему не откажусь? Если будет так продолжаться, обязательно и непременно даже откажусь! И плевать я хотел, кто по этому поводу чего скажет или подумает… Конечно, отказываться труднее, чем соглашаться, но у человека должны быть принципы, через которые не переступают.

Мать старалась не слушать, ей был неприятен этот разговор, и все-таки слышала. Не всё – отдельные фразы. Они сами лезли в уши, лезли и оседали в памяти.

Инженер сказал:

– А Лешка Углов, между прочим, раздумывать не будет. Он уже сейчас фыркает и копытом землю роет.

Виктор сказал:

– Углов, конечно, смелый парень. Только смелый он от глупости. На месте ведущего инженера я бы подумал: записываться к нему в команду или потерпеть…

Штурман сказал:

– Черт с ним, с Угловым, я его тоже не люблю. Лучше объясни: почему ты, после того как побился на Зебре, согласился летать на ней снова…

Виктор сказал:

– Чуть тише! Мать! Потому что Зебра была не престижной машиной, а принципиальным аппаратом. Там имели место неизвестные, которые на земле действительно не выявлялись. И учти, на Зебре шаляй-валяй ничего не делалось…

Мать вошла в комнату и принялась накрывать на стол.

Экипаж улыбался матери. Экипаж во всех подробностях обсуждал последний футбольный матч московского "Спартака" и тбилисского "Динамо". Экипаж с аппетитом выпил коньяк и закусил "чем бог послал". Экипаж собрался уходить…

Это было… Это было две недели назад.

Теперь, лежа в постели и прислушиваясь к ночным шорохам пустой квартиры, мать снова и снова вспоминала тот неприятный вечер.

Когда экипаж ушел, Витя растянулся на диване и стал перелистывать рыжий том "Швейка". Мать не могла объяснить, откуда она это знает, но знала точно: если Витя читает "Швейка", значит ему плохо.

Потом Витя позвонил по телефону. Мать посмотрела на часы и запомнила: было половина первого. По пустякам в половине первого ночи не звонят даже близким знакомым.

– Простите за беспокойство, Вадим Сергеевич, я все время думаю о программе. И мне кажется, мы допускаем ошибку…

Что отвечал Вадим Сергеевич, мать, естественно, не слышала.

– Нет, – сказал Виктор, – нет, с этим трудно согласиться… Ну потеряем месяц, пусть два месяца… В правительстве должны понять…

Потом он долго слушал Вадима Сергеевича. И снова возразил:

– Нет, нет, я все равно не согласен… А если мы людей потеряем?

И опять была долгая пауза.

– Ну, а что Углов?.. Я никогда не позволю себе сказать ничего плохого о коллеге. Но почему вы вдруг стали считать, что мнение Углова имеет какую-то особую, исключительную ценность?

И снова после паузы:

– Неубедительно. Совсем неубедительно, Вадим Сергеевич. Только очень ограниченные люди любят повторять: "Все не в ногу, один ты в ногу". Чепуха! Что? Примеры? Да сколько хотите: Джордано Бруно. Годится? А Циолковский?.. Подойдет? Почему же схоластика? Извините, это как раз самая реальная жизнь, а не схоластика – Хабаров говорил долго.

Мать чувствовала: Витя сдерживается, старается быть не слишком резким.