НЕТ

Когда Хабаров приехал на стоянку, Болдин уже был на месте. Василий Акимович стоял около стойки шасси и, как загипнотизированный, не отрываясь, смотрел в одну точку – чуть повыше тележки и чуть пониже края стакана.

– Чего задумался, Акимыч? Два раза по одному месту не рвется, – сказал Хабаров и положил руку на плечо инженера.

Болдин вздрогнул и резко обернулся.

– Вот, черт, напугал!

Хабаров поглядел на стакан. Усмехнулся. Стакан как стакан. Конечно, внешним осмотром ничего установить было невозможно, да и Хабаров знал, что обе новые ноги были исследованы прочнистами, обнюханы технологами, проверены под рентгеном. Он знал, что в старой сломавшейся стойке обнаружили раковину, и это была случайность, одна из ста тысяч возможных, может быть, даже одна из миллиона.

Хабаров посмотрел на стойку шасси и защелкал бельевой зажимкой, почему-то оказавшейся у него в пальцах.

Болдин покосился на зажимку и сказал:

– Как маленький. То мячики тискал, теперь эту хреновину придумал. Не надоело тебе руки "накачивать"?

– Не надоело.

– И какая в ней нагрузка – ноль целых, ноль десятых…

– А вот разожми сто раз подряд, – сказал Хабаров, – бутылку коньяка поставлю. Без звука. Сегодня же.

– Сто? Да хочешь, я ее три часа подряд туда-сюда гонять буду? Понял?

– Сто раз – бутылка коньяку. Идет? – и Хабаров сунул зажимку инженеру.

Василий Акимович небрежно взял зажимку, прихватил ее между большим и указательным пальцами своей тяжелой ручищи и… с трудом разжал. При этом у него сделалось такое растерянное выражение лица, какое бывает только у маленьких детей.

Хабаров был доволен. Заулыбался и подначил:

– Не тянешь? И не потянешь, Акимыч, тут пружинка по спецзаказу поставлена. Вот гак-то! Коньяк за тобой.

– Бугай, – сказал инженер и отдал зажимку летчику. Подошли штурман и радист. Орлов выглядел усталым и сосредоточенным. Радист, напротив, размахивал здоровенным портфелем и беспечно насвистывал.

Хабаров взял штурмана под руку и отвел в сторону.

– Болит, Вадим?

– Ну, не так чтоб уж очень, однако отчасти еще болит… Мне вчера сосед, ты его знаешь – интендантский майор Скопцов, – ценный совет дал. "Когда я, – говорит, – от радикулита помирал, нашел лучшее средство: поясницу чернобуркой окутывал. Если по голому телу и брюками прижать – во! – говорит, – лучше средства нет. Правда, неприятность с чернобуркой у меня вышла, но это уже другой вопрос. Забыл ее, холеру хвостатую, в бане. Так жена мне чуть глаза не выцарапала".

Хабаров улыбнулся. Подумал: "А спина-то у него, должно быть, всерьез болит". Но ничего не сказал.

Заводская бригада закончила подготовку машины к полету. Старший доложил летчику, что все в порядке и можно лететь.

Экипаж уже собирался занять места, когда к Виктору Михайловичу подошел молоденький лупоглазый парнишка из заводских.

– Товарищ командир, а можно чего я вас спрошу? – и замолчал, и уставился прямо в глаза летчика цепким, беспокойным взглядом.

– Ну-ну, давай спрашивай, только быстро.

– А не возьмете меня с собой прокатиться? Места у вас вон сколько! – И торопясь, подстегивая себя: – Четвертый месяц вкалываю, авиация называется, а сам ну хоть разок бы слетал, даже обидно, и если кто спросит, то и сказать совестно…

– Ты кем вкалываешь?

– Электрик я.

– Фамилия как?

- Зайцев мое фамилие.

- Не мое, а моя и не фамилие, а фамилия. Понял, Зайцев? В следующий раз, Зайцев, когда испытания закончим и акт подпишем, тогда возьму. А сегодня не имею права. Не обижайся, Зайцев, – закон!

Экипаж занял свои места.

Бортовые часы тихо отщелкивали секунды.

– Инженер к запуску готов.

– Штурман к запуску готов.

– Радист к запуску готов.

И Хабаров сказал командному пункту:

– Акробат, Акробат, Акробат, я – Гайка, разрешите запуск.

Плавно покачиваясь на широко расставленных мягких лапах шасси, корабль медленно пополз к взлетной. Хабаров опробовал тормоза и чуточку увеличил обороты двигателей…

В диспетчерской зазвонил телефон:

– Говорит Севе, что там у Хабарова?

– Выруливает, Вадим Сергеевич, сейчас на взлетную выйдет, – сказал диспетчер.

– Я пока не буду класть трубку, – сказал Севе, – я подожду, а вы мне тогда скажите…

– Понял, Вадим Сергеевич, понял. Ждите, доложу… И в кабинете начлета захрипел телефон – белый городской аппарат.

– Слушаю, Кравцов, – сказал Федор Павлович.

– Добрый день, Федор Павлович, – Кравцов узнал заместителя министра Плотникова.

– Здравия желаю, Михаил Николаевич.

– Интересуюсь насчет Хабарова.

– Выруливает, Михаил Николаевич, вот как раз сейчас на полосу вышел.

– Ясно. Взлетит – позвоните. – Слушаюсь. Позвоню.

До начала взлетной полосы надо прорулить два с половиной километра, не гак уж много, но и не так уж мало. За это время вполне можно кое-что и вспомнить, например первое выруливание на этом аэродроме.