НЕТ

– Не говорите. К концу дня мы все совершенно вареные делаемся.

Кислородное голодание, – сказал Хабаров. Женщина поглядела на крошечные ручные часики, вздохнула:

– Слава богу, всего пятнадцать минут осталось.

– Мне нужен ваш совет, – сказал Хабаров, – и помощь.

– Да.

– Тридцать седьмой номер, лаковые, самые лучшие, на спокойном каблуке.

– Разве можно покупать лаковые без примерки?

– Нельзя, но нужно. Понимаете, чрезвычайные обстоятельства.

- У вас капризная жена?

– Это маме.

– Маме? Вашей маме? Лакировки? Простите, но ваша мама, должно быть, не очень молодая женщина…

– Не очень молодая, но это как раз не имеет никакого значения.

– И на какую цену вы хотели бы туфли: есть за четыреста, есть за пятьсот.

– Цена роли не играет, хоть тысяча рублей, были б туфли хорошие.

– Завидую я вашей маме. Подождите, – и она ушла во внутреннее помещение. Минут через пять вернулась с зеленой заграничной коробкой в руках. – Вот, лак с замшей. Черные, строгие, лучше не бывает. Пятьсот восемьдесят.

Хабаров повертел туфли в руках. Подул на лак и, наблюдая, как свертывается и исчезает туманное пятнышко на остром носке туфли, спросил:

– Вам нравятся?

– Вы еще сомневаетесь? Да это не туфли – мечта!

– Мечта? Тогда выписывайте.

По дороге в кассу он задержался у лотка с парфюмерией, купил флакон "Красной Москвы". Духи были для продавщицы. Хабаров любил делать подарки, к тому же продавщица показалась Виктору Михайловичу симпатичной. Домой он приехал в десять минут десятого.

– Нельзя же так, Витя, – сказала мать. – Или не предупреждай, или являйся вовремя, или звони по крайней мере…

– Виноват. Внешние факторы помешали, и телефона под рукой не было. – Он посмотрел на мать, одобрил про себя ее черный вязаный костюм, заметил прическу парикмахерской выделки, скользнул глазом по ногам и строго сказал: – А что это за опорки у тебя на ногах?

– Почему опорки? Нормальные туфли, что ты болтаешь…

– По-твоему, нормальные, а по-моему – ужас. В таких туфлях из дому нельзя выходить, в крайнем случае – добежать до магазина или на рынок…

– Перестань, Витя. Откуда это у тебя: стыдно, неловко, – мать начинала сердиться, – туфли как туфли.

– А я хочу, чтобы ты была красивее всех.

– Если тебя шокирует мой вид, я могу не ходить. Не думаю, чтобы мое отсутствие кто-нибудь заметил…

– Еще чего! Пойдешь. Только переобуйся. Вот держи, – и он вытащил из-за спины зеленую коробку.

– Витя, ты с ума сошел! Это же туфли для невесты.

– Вот и хорошо. Не жмут? Мне нравятся. Совсем другие ноги.

К Алексею Алексеевичу они опоздали, и опоздали основательно: вместо двадцати ноль-ноль явились в двадцать один сорок. Компания была уже в сборе и успела поднять не один тост.

Во главе стола рядом с Алексеем Алексеевичем восседал пожилой, весьма почтенного вида полковник-связист. Место ведомого с другого боку занимала тучная женщина в темно-сером строгом платье. К ним примыкали еще двое гостей помоложе. Задавал тон связист:

– Видите ли, дорогие друзья, мы никогда ни до чего не договоримся, если не будем учитывать в каждом явлении элемент времени. Телевизионный приемник КВН казался нам каких-нибудь пять лет назад чудом. И справедливо! А что мы теперь говорим по поводу этого самого КВН?.. И тоже справедливо! Вот Елена Сергеевна ратует за распространение релейных линий. Как вынужденный этап в развитии телевизионной сети, я могу одобрить такое решение. Но пройдет лет десять – и про релейные линии никто не вспомнит. Мы поднимаем ретрансляторы на космические орбиты…

– Не слишком ли прытко – десять лет? – сказал Алексей Алексеевич.

– Нет! Не слишком, – выкрикнул полковник и хлопнул рукой по столу, – новое всегда кажется далеким…

В середине стола группой гостей верховодила дочь Алексея Алексеевича. Коротко остриженная голова, уверенный голос, властные движения. "Сразу видно, учительница", – подумал Хабаров, взглянув на эту основательную, не по годам уверенную в себе даму. Тут шел разговор литературный.

– Не знаю, как вы относитесь к статье Бушуева, но одно в ней, несомненно, ценно: в переводной литературе нельзя видеть одни только художественные достоинства и недостатки, надо еще обязательно учитывать воспитательное влияние, которое эта литература оказывает на нашу молодежь. Вот сейчас все читают Ремарка, а что в нем хорошего?

– Нина Алексеевна, чем же вам Ремарк не угодил? Это большой, умный писатель. Очень тревожный и честный…

– По-моему, я не говорила, что Ремарк плохой писатель. И если вам угодно, в том-то вся и беда – Ремарк хороший писатель, талантливый, но чему он учит наших девушек и юношей…

На дальнем конце стола разговаривали не столь активно, зато здесь усердно чокались.

Дотемна загоревший, жилистый мужчина совершенно неопределенного возраста объяснял своей соседке: