НЕТ

– Такого высказывания Чехова я, право, что-то не встречала, но если даже допустить его существование, то надобно еще взглянуть на контекст.

– Поглядите, поглядите на контекст. Ну, а Хемингуэй для вас авторитет?

– Не во всем, но это, конечно, крупный писатель…

– Великолепно. Так вот, Эрнест Хемингуэй говорил о литературных критиках, что это вши на чистом теле литературы…

– Очень на него похоже – бездоказательно, грубо и примитивно.

– Вы полагаете, что самый большой писатель двадцатого века бездоказателен, груб и примитивен? Это ваше собственное мнение или, может быть, мнение Бушуева? – чувствуя, что начинает злиться, спросил Хабаров.

– Мне трудно спорить с вами в таком ключе, Виктор Михайлович. Доказательства, примеры, доводы не должны оскорблять никого из участников спора.

– Это верно. Простите. Так вот. Я за критику! Но пусть писатель учит писателя, пусть актер судит актера, пусть художник дает оценку художнику. Может быть, я примитивно рассуждаю, как летчик. А уж если из этих рамок выходить, тогда ищите человека необыкновенного. Дарование! Короче говоря, я – за высокую профессиональность. Для того чтобы кого-то порицать, наставлять, превозносить, надо самому быть мастером… Хотя, хотя это и не отменяет права на свободу мнений. Судить может всякий, только мнение всякого не может быть обязательным для тех, кто делает дело.

Виктор Михайлович не слышал, как к нему подошел Алексей Алексеевич, но почувствовал его руки на плечах и услышал хрипловатый голос старика:

– Ну как, братцы, дал он вам понять, что такое точка зрения? Вы его мнением не пренебрегайте. Он свою точку зрения головой отстаивает. И арбитр у Вити построже вашего ученого совета. Его матушка земля судит. Ей очки не вотрешь и по голенищу не похлопаешь.

Разошлись поздно. Виктор Михайлович был недоволен собой. Думал: "И чего полез? Чего распетушился? Эту училку разве обломаешь? Помалкивал бы и пил с Фомой водку. До чего хорош Фома…"

Полез? С ним это случалось. И каждый раз он казнился потом. Дело летчика – летать, постоянно пытался он уговаривать себя после очередного спора на "чужую тему" и… снопа лез…

Глава тринадцатая

Небо задрапировано густым, глубоким бархатом – бархат иссиня-черный, местами чуть светлеющий, весь затканный серебряным звездным узором. Так, должно быть, оживают сказки древнего Востока, ласковые и коварные, притягательные и обманчивые.

Серебряные звезды мерцают, будто подсвеченные далекими невидимыми светильниками, и медленно кочуют по куполу вселенной, и тянут к себе, приманивают. И бывает, сказка закружит. Тогда небесные светила перемешаются с огоньками земными, и покажется вдруг очарованному небесному страннику, что он – центр мироздания, а все прочее вертится, и плывет, и бежит мимо него, стоящего высоко, одиноко и гордо.

Случится такое, берегись!

Берегись! И волею своей, и разумом, и мудростью человечьей разорви цепи сказки, упрись глазами в приборы и верь только стрелочкам – колдуньям, только индикаторам – ясновидцам. И не поднимай головы, пока не выйдешь из сказки.

Когда выйдешь, взгляни по сторонам. И улыбнись серебряным звездам и бархатной драпировке, и особо поклонись рубиновым капелькам-огонькам, что зажгла для тебя Земля, оградив кровавым бисером свои опасные высоты, разящие мечты радио– и телевизионных антенн…

Пусть живет сказка, мы умеем проходить сквозь нее, не теряя чувства реальности. Ведь настоящие волшебники давно уже живут на грешной земле, той самой, что зажигает свои звезды.

Летчик вышел на широченный, увитый плющом балкон, постоял, оценивающе разглядывая свои владения, отодвинул скрипучий стол в затененный уголок, подтащил к столу уродливое плетеное кресло.