Нет Адама в раю

Но, когда доктор увидел, что держит в руке, он едва не выронил бутылку. Перед ним был классический образец зелья, которое изготавливали Труляле и Труляля, причем бутылка была лишь наполовину пуста. Доктор вытащил пробку и принюхался.

- Доктор! - послышался сверху голос Моники. - Скорее сюда, пожалуйста!

Бенджамин Саутуорт не шелохнулся. Он не мог оторвать взгляда от бутылки.

Невозможно, подумал он. Пьяный или трезвый, никогда Арман не пошел бы к братьям Гэмсби. Тогда кто? Каким образом?

- Доктор! Скорей же!

Бенджамин Саутуорт повернулся на звук голоса Моники и - все понял. Не выпуская из руки бутылки, он поднялся в спальню умирающего и, прежде чем приблизиться к постели Армана, поставил бутылку на бюро. Моника следила за ним глазами, которые внезапно утратили всякое выражение.

- Анжелика! - позвал Арман. - Анжелика!

Это было первое слово, которое он выдавил за несколько дней.

- Анжелика!

Девочка взяла его за руку.

- Да, папочка. Я здесь.

- Будь осторожнее! - крикнул Арман. Он попытался приподняться, но доктор удержал его за плечо.

Грудь Армана судорожно вздымалась от усилия.

- Анжелика!

- Да, папочка!

Несколько слезинок девочки упали прямо на руку Армана, и Анжелика вытерла их ладошкой.

- Что, папочка?

- Будь осторожна! - сказал Арман. - Твоя мать. Берегись ее! Берегись!

Девочка начала всхлипывать.

- Не беспокойся, папочка, - сдерживая рыдания, пробормотала она. - Я буду беречь маман. Я буду всегда заботиться о ней.

- Нет! Нет! Нет! - закричал Арман. - Я вовсе не то имел в виду. Берегись ее или она тебя погубит.

В последний раз судьба сыграла злую шутку с Арманом.

Ему казалось, что он кричит, предупреждая дочь об опасности, но ни один звук не слетел с его губ. Его губы едва заметно пошевелились и из угла рта потекла струйка слюны. В ушах вдруг послышался оглушительный рев, словно Арман оказался посреди бушующего океана, и откуда-то издалека он слышал голос Анжелики, повторявшей:

- Не беспокойся, папочка. Я буду беречь маман.

- Нет! Нет! Нет!

На гребне самой последней и высокой волны засияла многоцветная пена, которая рассыпалась на ярком солнце мириадом радужных брызг.

К Н И Г А В Т О Р А Я

Глава первая

Все приглашенные на бракосочетание Анжелики Бержерон и Этьена де Монтиньи единодушно утверждали, что оно было самым великолепным из всех, что когда-либо происходили в церкви Святого Георгия, а прием - самым грандиозным за всю историю Ливингстона. Однако те, кто не был приглашен, заявляли, что оба мероприятия носили характер показной и утрированный, выглядели дешево, хотя и значительно превосходили возможности вдовы, каковой являлась Моника Бержерон, вынужденная заниматься шитьем, чтобы сводить концы с концами. Люди в положении Бержеронов не имеют права так хвастаться. В особенности во время великой национальной депрессии.

Суть дела состояла в том, что если бы бракосочетание и прием проводились одной из лучших семей, живших в Северной части города, то все было бы оценено нормально. Но франко-канадская публика, проживавшая по соседству с Моникой и Анжеликой, не привыкла к любым проявлениям величия. Это бракосочетание произвело такое неизгладимое впечатление, что о нем еще говорили спустя много месяцев.

Анжелика неделями изучала книгу Эмилии Пост об этикете, чтобы все было сделано по высшему разряду.

Ее платье было из белого сатина с длинным шлейфом, а белая вуаль необычайной длины. Она заставила восьмерых подружек невесты надеть простые платья из органди пастельных тонов, а в ответ на их слезливый протест, что хотелось бы чего-нибудь поинтересней, разрешила им надеть большие шляпы с полями.

- Это плохой тон, когда подружки невесты выглядят разодетыми, сказала Анжелика, и всем восьмерым ничего не оставалось, как только кивнуть в знак согласия, потому что Анжелика была самой умной девушкой, которую они когда-либо знали.

Она читала книги, о которых они и не слыхивали, и никто в Ливингстоне не смел назвать ее "французишкой". Она говорила по-английски без малейшего акцента, даже когда ей приходилось употреблять слова с th, ужасно трудным для произношения.

Нет, самое лучшее - делать то, что говорит Анжелика, соглашались девушки. Она умница. Она делает все, как настоящая Американка.

Букеты, предназначавшиеся подружкам, состояли из розовых роз и горошка, в то время как сама Анжелика держала огромную охапку лилий-калл. Неважно, что никто из присутствующих никогда раньше не видел калл и полагал, что это искусственные цветы из бумаги. Каллы являлись признаком утонченного бракосочетания.

Анжелика целый месяц плакала, угрожала и умоляла Этьена де Монтиньи, жениха, чтобы тот надел взятую напрокат визитку и полосатые брюки. В конце концов она настояла на своем.

- Она может обвести Этьена вокруг пальца, - говорили все друзья Анжелики, узнав, что он наконец капитулировал, - и в этом нет ничего удивительного. Девушка с внешностью Анжелики может очаровать и папу римского.

Однако это была заслуга матери Этьена, Симоны, убедившей его не спорить по поводу костюма.

- Девушка выходит замуж один раз, - сказала Симона, - и пусть она поступает, как ей нравится, Этьен.