- Ох, - раздраженно воскликнет Алана. - Ты дура.
Лесли была невысокая и скорее пухленькая, с мягким круглым маленьким личиком. У нее были красивые волосы, но, без того светлого блеска, как у Анжелики. Как говорила Анжелика, у Лесли были волосы "грязной блондинки", и каждый раз, когда она это произносила, Лесли выглядела так, как будто ее ударили.
Алана, напротив, была худенькая, гибкая и темная.
- Ради Бога, Алана, - всегда говорила Анжелика, - пойди и прими ванну. Мало того, что ты выглядишь, как мальчик, но не обязательно же, чтобы от тебя так же пахло.
Алана не могла припомнить, было ли время, когда она относилась к матери без ненависти. Не то чтобы она об этом думала каждую минуту. На самом деле она иногда часами вообще не думала об Анжелике. Но рано или поздно все начиналось снова, и тогда, чем бы Алана ни занималась, это чувство не уходило.
Если бы не Анжелика, думала Алана, папа никогда бы не уехал. Если бы не Анжелика, бабушка не была бы в сумасшедшем доме. Если бы не Анжелика, Лесли не сидела бы часами, глазея в окно или читая книгу, и не плакала бы так много.
Глаза Аланы были всегда прикованы к матери. Она смотрела на ее изящные руки с розовыми ногтями, зажигающие сигарету. Она подсматривала, как Анжелика бессчетное количество времени занималась собой - купалась, причесывалась, надушивалась, прихорашивалась. Она слушала, как Анжелика вкрадчивым голосом отдавала распоряжения прислуге, Мэгги Донован, которая терпеть не могла Алану и Лесли, почти так же, как Алана презирала ее.
- Грязное канадское отродье, - бормотала Мэгги Донован, но она никогда не произносила этого при Анжелике.
- Грязная ирландка, - бормотала Алана в ответ, но тоже никогда не говорила этого при Анжелике.
Алана слушала, как мать разговаривала по телефону, и всегда могла точно определить, когда Анжелика говорит с мужчиной. Тогда голос Анжелики становился ниже, немного с хрипотцой и вкрадчивей, чем обычно.
Алана подглядывала по ночам, когда к матери кто-то приходил. Девочка нашла себе удобное место под широкой лестничной клеткой напротив гостиной. Лестничная клетка была не только глубокой, но там было хорошо и темно, и когда Алана подсматривала, она клала на пол пару подушек и накрывалась старым одеялом. Из своего укрытия Алана не только слышала кождое слово, произносимое в гостиной, но и могла видеть почти все, а там было, на что посмотреть.
Если Анжелика устраивала вечеринку, Алана скучала, но если Анжелика принимала мужчину, это было интересно. Тогда имело смысл прятаться и подглядывать. Приготовления к этому занятию включали стаскивание вниз подушек и одеяла, которые надо было спрятать в самом темном углу под лестничной клеткой, и угрозы избить сестру до неузнаваемости, если Лесли только попробует ее выдать. Но хуже всего было то, что приходилось вставать на рассвете до прихода Мэгги Донован, чтобы успеть спрятать подушки и одеяло. Но когда у Анжелики был гость, оно стоило того, потому что она могла наблюдать и слушать, и тогда она даже не пыталась прогнать черную-черную ненависть, которая переполняла ее.
К четырнадцати годам Алана, если еще не все узнала о сексе на улице и в пустых гаражах, то почерпнула недостающие сведения, наблюдая за матерью. Из своего укрытия Алана узнала все о любовниках Анжелики и именно здесь о докторе Майлсе Гордоне.
Глава вторая
Когда Анжелика де Монтиньи окончательно убедилась, что беременна в первый раз, она целую неделю рыдала, пила касторовое масло, бегала быстро по ступенькам вверх и вниз и поднимала тяжелые вещи, предпринимая бесплодные попытки вызвать выкидыш. Когда все ее потуги привели лишь к тому, что она по-настоящему заболела и даже не могла переносить обычную воду, она решила обратиться к врачу.
Майлса Гордона Анжелика нашла, проглядывая телефонный справочник. Ей понравилось, как звучит его имя, а также то, что у него было свое хирургическое отделение в одной из лучших клиник Ливингстона. И когда она договорилась о встрече и увидела его, то была в восторге, обнаружив, что это, возможно, самый красивый мужчина из всех, кого она когда-либо видела.
Доктор Майлс Гордон был высокий и темноволосый, с широкими плечами и узким тазом, как на картинках в модных журналах. У него были голубые глаза, изящное женственное сложение и длинные великолепной формы руки с короткими и очень чистыми ногтями. Он был женат и имел двоих детей.
Анжелика только взглянула на него и что-то в очертаниях его рта и пронзительном взгляде голубых глаз подсказало, что в этом конкретном случае честность будет лучшей политикой.
- Я хочу сделать аборт, - прямо сказала она ему.
- Здесь вам этого не сделают, - так же прямо ответил он.
Анжелика ожидала, что он будет шокирован или возмущен, будет ругать ее или постарается разубедить, все, за исключением того, что случилось на самом деле. Она посмотрела с недоверием, но его голубые глаза смотрели прямо, с улыбкой и легким оттенком удивления.
- Вы замужем? - спросил он.
- Конечно, замужем, - резко ответила она, - за кого вы меня принимаете?