Нет больше слез (ЛП)

Она встала с кровати и тщательно подоткнула подушки вокруг ребенка, не смотря на то, что Джастин еще не умел переворачиваться. Он спокойно спал, пока Милла быстро вымыла и расчесала свои короткие вьющиеся волосы, а затем оделась в один из свободных сарафанов, которые купила еще до беременности и теперь все еще могла надеть на располневшую после родов фигуру. Она весила теперь на пятнадцать фунтов больше, чем до беременности, но набранные килограммы не слишком ее волновали. Отчасти ей нравилась приобретенная мягкость форм, и Дэвиду конечно нравилось то, что ее груди изменили размер от B до D.

Милла подумала о ближайшей ночи и задрожала от нетерпения. Неделю назад Дэвид принес домой коробку презервативов из клиники, и присутствие этой коробки сводило их с ума. Они использовали презервативы раньше, недолго, до того как поженились. Потом Милла принимала противозачаточные таблетки, пока они не решили завести ребенка. Необходимость использовать презервативы напомнила ей те ощущения, когда они сходили с ума от желания и очень часто любили друг друга, неистово и жарко. Джастин зашевелился, его ротик зачмокал в поисках материнской груди. Синие глаза открылись, он замахал крошечными кулачками, издав хрюкающий звук, словно пытался сказать: «мне мокро, переодень меня», и пронзительно заревел. Оторвавшись от грез о занятии любовью с его папой, Милла взяла чистую пеленку и склонилась над ним, воркуя, пока переодевала сына. Джастину удалось сосредоточить пристальный взгляд на лице матери, и он уставился на нее, как будто ничто иное не существовало в его вселенной. Его ротик приоткрылся от удовольствия, и ни на минуту он не переставал дрыгать ручками и ножками.

- «There’s mommy’s baby», - напевала Милла, поднимая малыша на руки. Как только она устроила его на сгибе своей руки, Джастин начал искать грудь.

- Сейчас мама тебя покормит, - добавила она, садясь и расстегивая лиф платья. Ее груди покалывали, и она вздыхала от удовольствия, поскольку ребенок поймал ее сосок и начал сосать. Милла раскачивалась взад вперед, играя с его пальчиками рук и ног, пока он жадно сосал молоко. Ее глаза были прикрыты, и она напевала колыбельную. Она смогла бы обойтись без грязных подгузников и бессонных ночей, но эту часть материнства не променяла бы ни на какие сокровища мира. Когда она держала сына на руках, ничто иное не имело значения. Джастин прекратил чмокать, и она положила его обратно, в то время как сама быстро позавтракала. Почистив зубы, она одела через голову хлопчатобумажный синий джинсовый слинг, и положила в него ребенка. Джастин притих, его головка была прижата к тому месту, где был слышен стук сердца матери, его синие глаза почти закрылись, поскольку он задремал. Захватив шляпу и корзину, проверив деньги в кармане, она отправилась на рынок. Путь занимал приблизительно половину мили. Яркое утреннее солнце обещало палящую полуденную жару, но пока воздух был прохладен и сух, и маленький открытый деревенский рынок был полон ранними покупателями. На прилавках лежали апельсины и ярко красный перец, бананы и дыни, лук. Милла рассматривала товары, иногда останавливаясь поболтать с некоторыми из деревенских женщин, поскольку они останавливались, чтобы посюсюкаться с ее малышом, пока она выбирала продукты. Джастин лежал сейчас в покрывале в форме зародыша, его маленькие ножки автоматически выбрали эту знакомую, за время, проведенное в материнской утробе, позицию. Милла держала свою шляпу так, чтобы она защищала ребенка от солнца. Мягкий, приятный бриз играл ее короткими, светло-коричневыми завитками и тонким белокурым пушком на голове малыша. Джастин пошевелился, его рот, похожий на бутон розы вновь начал делать сосательные движения. Милла поставила корзину и начала гладить крошечную спинку малыша, и он снова задремал. Милла остановилась возле прилавка с фруктами и продолжила оживленный разговор на ломаном испанском. Она понимала испанский лучше, чем говорила на нем, но им как-то удавалось поддерживать разговор. Она использовала свободную руку, чтобы указать на апельсины, которые хотела.