Нет голода неистовей

Низко зарычав у самого ее уха, он спросил:

— Хочешь еще?

— Д-да.

— Стань опять на четвереньки… позволь дать тбе это.

Только она повиновалась, как он сжал ее бедра и, медленно выйдя из нее, снова вошел, но уже глубже. Эмма закричала, и в этот раз — от наслаждения. Когда она выгнулась и расставила ноги еще шире, Лаклейн простонал ее имя в ответ. Его голос звучал иначе. Все еще низкий, он казался гортаннее. Походя почти на… рык.

И снова выпад бедер, еще одно погружение, только в этот раз куда резче.

Чем сильнее было наслаждение, тем туманнее становились мысли Эммы. Каждое размеренное скольжение заставляло ее всхлипывать, а каждый раз как его кожа шлепком соприкасалась с ее собственной, заставлял Эмму молить о большем. Воздух вокруг наэлектризовался, и уголки ее губ изогнула ухмылка. Она упивалась небом, запахами и Лаклейном, погружающимся так глубоко в ее тело. Он вытянулся, прижавшись к ее спине грудью, и Эмма почувствовала его рот на своей шее. Ощутила укус. Не такой пронзающий кожу, как ее, но дарящий удовольствие. Словно это она кусала его.

— Собираюсь кончить так сильно, — прорычал он, не отрываясь от ее кожи, — что тебе покажется, будто я снова вонзился в тебя.

Она вновь взорвалась в оргазме, и воздух наполнили крики экстаза. Закинув голову ему на плечо, Эмма захотела вновь ощутить его рот на своем горле.

— О, Боже, да, — выкрикнул он и впился в ее шею… Она действительно ощутила, как он мощно взорвался, выплескивая в нее горячую сперму.

Но, даже кончив, он не прекратил свои толчки.

Оргазм оказался сильнее, чем когда-либо, но разрядки так и не наступило. Если такое было возможно, желание только усилилось.

— Я не магу остановиться.

Не прекращая в нее погружаться, он перевернул Эмму на спину и пригвоздил ее руки над головой. Ее волосы разметались вокруг головы, будто создавая ореол. Стоило Лаклейну вдохнуть их аромат, как у него внутри словно что-то взорвалось. Сила этого всплеска заставила его пошатнуться. Он делал ее своей. Наконец. Он был внутри своей пары. Эммалин. Он взглянул на ее лицо. Веки закрыты, губы блестят — она была так прекрасна, что это даже причиняло ему боль.

Луна полностью взошла, освещая все вокруг, отбрасывая серебряные блики на ее выгибающемся под ним теле. Весь контроль, что в нем еще оставался, исчез, и его место заняло животное, жаждущее обладания.

Возьми ее. Заклейми.

Никогда прежде он так явственно не чувствовал свет луны на своей коже.

Все мысли тотчас пришли в неистовство.

Она убежала от него. Хотела оставить его… Никогда.

Он все больше терял контроль… Иисусе, нет, он… превращался. Клыки заострялись, чтобы оставить след на ее коже, заклеймить.

Когти удлинялись, чтобы впиться в ее бедра, когда он станет изливаться в ее лоно снова и снова.

Овладеть ею полностью.

Она была его. Он нашел ее. Заслужил ее. Заслужил все, что вот-вот собирался у нее взять.

Вонзаться в ее нежное, податливое тело, пока луна светит над его головой — было удовольствием, какого он еще не испытывал.

Заставь ее полностью подчиниться.

Он, не прекращая, лизал, кусал и ласкал ее тело, удовлетворяя свою страсть. Был просто не в силах остановить рвущиеся из груди крики, рыки, или свою потребность почувствовать на языке ее влажную плоть. Знал, что был слишком груб. Но уже не мог не врезаться в ее тело или не овладевать ею еще сильнее.

Когда оставшимися крупицами воли он все-таки заставил себя отодвинуться от Эммы, она в исступлении впилась когтями в землю, продолжая выгибаться навстречу его телу.

— Почему? — закричала она.

— Не могу причинить боль, — его голос казался чужим.

— Прошу… вернись в меня.

— Ты желаешь этого? Когда я такой?

— Да… хочу тебя… именно таким. Пожалуйста, Лаклейн! Я тоже ее чувствую.

Луна действовала и на нее? Услышав мольбу своей пары, он всецело отдался желанию.

Взор заволокла пелена. И все, что он видел — это серебро, отблескивающее в ее глазах, смотрящих прямо в его собственные — и манящий темно-розовый цвет ее полных губ и сосков. Накрыв Эмму собой, он будто заключил ее в клетку собственного тела. Наклонив голову, он обвел языком ее соски и втянул сначала один, потом второй, в рот, а после переключился на ее губы. Крепко сжав ее своими ладонями, он удерживал ее на месте, пока поднимался на колени.

— Моя, — прорычал он и резко ворвался в ее тело.

Будто откуда-то со стороны, он слышал низкие, гортанные рыки, вырвавшиеся из его груди при каждом исступленном погружении в ее плоть. Ее груди подпрыгивали в такт движениям. Взгляд Лаклейна впился в тугие, упругие бутоны, влажные после его неистового сосания. Напряжение в его члене все возрастало, и внезапно Лаклейн почувствовал, как Эмма, уронив голову, впилась когтями в его кожу.

— Моя… — Она хотела покинуть его? Он стал трахать ее со всей силой.

Она принимала эту мощь, пытаясь двигаться навстречу его толчкам.

Он схватил ее за затылок и, встряхнув, притянул к себе. — Сдайся мне.

Ее глаза распахнулись, когда она снова кончила. Взгляд застыл, остекленел. Лаклейн мог чувствовать, как сокращаются стенки ее влагалища, сжимая его плоть все сильнее.