Нет имени тебе…

Я раскладываю по тарелкам еду, наливаю в бокалы вчерашнее вино. Сегодня Дмитрий не против праздника, он взволнован, возбужден завтрашним событием. В его внешности и манерах есть что-то мягкое, деликатное и, в соединении с мужественностью, очень опасное. Если я сочиняла себе разговоры с покойной бабушкой, чтобы было легче жить, то это не опасно. А придумать такого мужчину – это, я вам доложу, не шутки! К тому же он не призрак, вот в чем дело. И кто тут первый и главный сочинитель, кто придумал для меня волшебную сказку? В сказках не бывает плохого конца. Но разве я живу не в реальности?

Внутри меня тикает будильник, завтра он прозвенит. Время мое почти истекло. В этот последний вечер у меня то и дело льются слезы, я пытаюсь это объяснить беспокойством за Музу. Он успокаивающе кладет руку на мое запястье, и я теряю дар речи, сердце оглушительно стучит. Да что же это?! Потом я смотрю в окно на деревья, все еще покрытые не пропыленной, сочной листвой, повернувшись к нему спиной, чтобы он не видел залитого слезами лица. Он говорит ободряюще:

– Не надо плакать. Обещаю, все будет хорошо.

– Я никогда не плачу.

И тут я оборачиваюсь и падаю ему на грудь, он гладит меня по голове, а я – его плечи. Я знаю, что сделала бы Муза, что хочу сделать я: поднять лицо к его лицу, залезть руками под пиджак, и так далее, и так далее. Но я не могу этого, не решусь. А он усаживает меня, и я понимаю, почему не отваживаюсь найти его губы и целовать. Он меня не хочет.

Ночью я не сплю. Мне начинает казаться, что я ошиблась, может, он просто человек старого воспитания и с ним нужно вести себя определеннее, нужно однозначно дать понять, что он желанен, а не талдычить про Музу? Я сама себя переиграла? Выхожу курить на кухню десять раз, вся дрожу, хотя в доме жарко, я надеюсь, что он тоже не спит и выйдет. Но он не появляется, а войти к нему выше моих сил. Я веду себя как девочка, да таковой по сути дела и являюсь, несмотря на возраст и седые виски. Господи, да я ли это? Как стыдно!

Потом я курю лежа в постели и думаю о том, что завтра все решится. Я боюсь, я не возьму его в больницу во избежание непредвиденных сцен. Он увидит ее здесь. И что будет делать, когда перед ним предстанет старуха? Поведет к нарисованной подворотне, чтобы она обрела молодость? А может, плюнет и даст деру? Неужели он до сих пор не верит, что Музы, о которой он грезит, не существует? Он что, воображает себя царевичем Елисеем, а ее Спящей красавицей? Ему все равно придется смириться с реальностью, и тогда я стану для него единственной. Он же говорил, что я на нее похожа… Похожа – да не похожа. Кажется, я опять плачу, как это хорошо. Плачу и почти беззвучно пою:

– И снова он едет один, без дороги, во тьму.
Куда же он едет, ведь ночь подступила к глазам?
Ты что потерял, моя радость, кричу я ему.
А он отвечает, ах, если бы я знал это сам.

А вдруг, когда я вернусь с Музой, его не будет, он исчезнет, как мираж, как подворотня, ведущая в другую жизнь? Может, его и вообще не было?

Завтра Судный день. Пан или пропал!

Часть третья Мария

1

– Не-на-ви-жу! Не-на-ви-жу! Не-на-ви-жу!

Скандирую и отбиваю ритм кулаком, изо всей силы колошмачу по деревянному крыльцу. И вдруг, опомнившись: кого ненавижу, что ненавижу?

Всех!

А больше всего себя.

Вскакиваю и бегу в дом. Ношусь с веранды в комнату, в другую, опять на веранду. В голове моей настоящая кузница, а там молотобоец по наковальне: бах! бах! бах!

Это само не пройдет! Ставлю на газ чайник. Прошлый раз полоскала солью, теперь – содой. Только что было жарко, сейчас – озноб. Врачиха говорила: «Полощи без передыху, может, располощешь». Но я не располоскала, пришлось резать десну! И в этот раз не получится, уже понятно. Это опасно, когда гнойное воспаление в голове.

Подхожу к зеркалу. Оно старое, тусклое, могло бы быть добрым. Но оно никогда не показывает меня хорошо. А сейчас – ужас. Правая половина рожи съехала, багровой сиськой висит. За щеку словно мандарин засунут. И под глазом синевато-желтый гамак. Это от глазного зуба.

Нет, не прорвет! Значит, я пробегаю, стеная, скуля, повопливая, вторую ночь подряд. А что потом? Вдруг челюсть так воспалится, что заражение крови начнется? Или гной ударит в голову?..

Муза сказала бы: «В такую голову может ударить только моча!»

Не смешно. Меня разрывает боль.

Господи, пусть как-нибудь обойдется на этот раз! Что же мне, умирать? Я не переживу эту ночь. Хотя вчера я тоже так думала, а пережила. Дергать-то начало еще позавчера.

Надо сходить за анестезией, иначе магазин закроется. Придется идти в дальний, потому что в ближнем, в «Березке», продавщица скажет – совсем допилась. Я же каждый день у нее беру. Хорошо бы шапку-невидимку. В общем-то, плевать мне на всех. Но боюсь встретить Шею.