Нет имени тебе…

Наверное, все прекрасное не вечно. Как-то незаметно случилось, что наше трио стало превращаться в квартет. Четвертым стал Кока. Он говорил, что учится в Финансово-экономическом, но я в этом сомневалась. С Кокой в нашу жизнь пришла травка. Прививку против наркоты я уже получила со злосчастной таблеткой. И косячок никогда не выкурила, потому что вообще не могла курить. Жека тоже не курила и очень переживала, что Заза курит и подсядет на травку.

– Это просто баловство, – уверяла нас Заза. – На Западе вся молодежь покуривает, это не вреднее, чем сигареты. Легкий стимулятор, помогает расслабиться.

А Кока прочел лекцию:

– В жизни полезно и вредно одно и то же, просто нужно знать, в каких дозах принимать. Пример – гомеопатия. Самым полезным витамином можно обожраться и сдохнуть. Наркотики в малых дозах принимают как лекарство. В частности, при заболеваниях сосудов мозга. Можешь проверить (тут он назвал иностранную фамилию писателя, которую я не запомнила), он принимал тяжелый наркотик пятьдесят лет и дожил, причем в рабочем состоянии, до глубокой старости. А у нас наркоманы мрут, потому что царит антисанитария и низкое качество наркотика.

Я утешала себя тем, что, вероятнее всего, травка и в самом деле баловство и ничего с Зазой не случится. На Западе все это узаконено, не идиоты же там живут?

– Почему вы такие нелюбопытные? – интересовалась Заза. – Прикольное состояние: блеклое становится ярким, тошное – веселым и легким. Я по-иному взглянула на мир. – А однажды, когда мы были втроем, спросила: – Неужели вам не хочется вдохнуть? Совсем легонько. Один разок.

– Ты знаешь, я не могу курить.

– Я тоже, – подвякнула Жека.

– У Маки аллергия, а у тебя нет. Иди сюда, приоткрой рот.

Заза затянулась, прильнула ко рту Жеки и выпустила туда дым, снова затянулась и снова выпустила. А в следующий раз словно забыла от нее оторваться. Я видела испуганные выпученные глаза Жеки, а потом она вообще их прикрыла и казалась размякшей, как тряпка. Меня это настолько поразило, что я дернула Зазу за руку, которой она обнимала Жеку за шею, и Заза отлипла от нее. Обе они выглядели как-то не очень, то ли смущенными, то ли забалдевшими. А я развернулась и демонстративно ушла. Моей демонстрации никто не заметил. Ни с Жекой, ни тем более с Зазой эту сцену мы никогда не вспоминали.

С Кокой говорили о Бодлере, о художнике-авангардисте Энди Уорхолле и об Эшере. Первые два – известные наркоманы. О Бодлере я ничего не знаю, кроме того, что он французский поэт. Об Уорхолле чуть больше. Меня о нем на собеседовании в Мухе спросили, и моих познаний хватило. Зато с Эшером я была знакома по альбому с репродукциями. Эшер рисовал всякие мозаичные, симметричные, невероятные картинки, от которых глаза разъезжаются, а математики и геометры балдеют. Еще он рисовал фантастическую головокружительную архитектуру, лабиринты, невероятные выкрутасы из лестниц, аркад, анфилад, подвесных галерей, балконов и всякоразных закоулков, проходов и переходов, которые заворачивались лентой Мёбиуса, упирались в тупик, в общем, вели в полный абсурд. Все, как в моих снах. Кока утверждал, что Эшер тоже был нарик. Якобы без кайфа невозможно рисовать такие картины. Я говорю:

– Это не картины, а графика. Знаешь, что такое ксилография? Гравюра, которую вырезают на дереве. Я уж не говорю, что именно он изображал, но даже для того, чтобы резать дерево, нужно иметь чистые мозги и верную руку.

Наркоман в каждом хочет видеть наркомана. Ему приятнее в компании великих, и он тянет туда всех, кого можно. Слава богу, что Пушкина с Достоевским нельзя.

Заза напевала:

– Каждый выбирает для себя.
Выбираем тоже – как умеем.
Ни к кому претензий не имеем…

Она сказала мне:

– Я узнала безмятежность, узнала, что значит быть на седьмом небе. Но иногда сносит, рук не видать перед лицом, не знаешь, в какую сторону в раковине краны крутить… Иногда это смешно, иногда – страшно.

Хотела спросить, на кой безмятежность и седьмое небо, если рук перед лицом не видать? Да что толку в этих вопросах.

– Тебя пугает измененное сознание? – спросил Кока. – Ты говоришь, что алкоголь лучше. Наркотик мозги прочищает, а выпьешь, будто презерватив на голову натянули, не говоря уж о том, что алкоголь губит печень.

Мне эти разговоры и сладковатый запах, поселившийся в квартире, были хуже горькой редьки.