Нет худа без добра

Она всегда была и будет незаконной дочерью своего отца. Проклятие, зачем она приехала сюда? Чего ждала? Уж точно не горячей дружбы, как у нее завязалась с Грейс. Может быть, в конечном итоге хотела лишь получить ответ на вопрос: почему, папа? Почему эта женщина, а не мама?

Мысли Нолы были прерваны появлением Нетты, несшей тяжелый чеканный серебряный поднос с двумя изящными ликерными стаканчиками – хрупкими, словно леденцы на палочке – и зеленой бутылкой без наклейки.

– Я сама налью, Нетта, – сказала ей Корделия. – Ты можешь идти – я позабочусь и об ужине. Положи себе на плечо хороший холодный компресс. Гейб говорит, это лучшее средство от болей в суставах. У него есть какой-то настой из трав, и он хочет, чтобы ты его попробовала. Он принесет его завтра.

Нетта закатила глаза, но улыбнулась.

– Представляю себе, – сказала старая домоправительница, как будто она уже привыкла к тому, что этот Гейб, или как там его, изображает из себя медика.

Когда женщины остались одни, Корделия налила немного светло-янтарного вина в каждый стаканчик.

– Знаете, он готовит его сам. Из малины, бузины, яблок, груш. Не только из одуванчиков. Вы должны посмотреть подвал – он превратился в самый настоящий винный погреб.

Нола пригубила. Великолепное вино. Как будто появившееся из сказки, божественное, волшебное – от него Нола почувствовала себя легкой, как пушинка, словно ее тело поднялось в воздух и парит над оттоманкой.

– Я чувствую себя, как персонаж в пьесе "Мышьяк и старый коньяк". – Ноле показалось, что собственный голос доносится откуда-то издалека. – Знаете, там, где свихнувшиеся старые леди заманивают свои жертвы в гостиную и предлагают им бокал отравленного вина из бузины, а потом закапывают в подвале.

Корделия засмеялась, ее смех был похож на звон серебряных колокольчиков.

– Это вино не отравлено, уверяю вас.

– Я знаю. – Нола немного протрезвела. – Думаю, для вас я давно умерла и похоронена. То есть теперь, когда шум вокруг книги Грейс порядком утих, а библиотека построена, вам не придется больше беспокоиться о том, что я нарушу ваш покой.

Эти слова, честные и простые, казалось, неслись ниоткуда, как осы из случайно потревоженного кем-то гнезда. Рот у Корделии сжался.

– Не вижу никакого смысла в том, чтобы…

– Неужели мы не можем быть честны друг с другом? – Нола говорила ровным голосом, но Корделия уловила напряженность, внезапно возникшую между ними. – Весь этот разговор о библиотеке, о моем прекрасном проекте… Но я ведь знаю, что вы очень злитесь на меня… Иначе почему сделали так, что мое имя вообще не упоминается в связи с библиотекой?

– Если мне не изменяет память, именно вы предложили держать это в секрете! – резко ответила Корделия.

– Тогда это имело значение – если бы я сказала что-то в то время, библиотека могла быть не построена.

– Вы хотите сказать, что собираетесь отменить нашу сделку? – в голосе Корделии послышалась тревога.

– Нет. – Нола почувствовала слабость, ее внезапный порыв утих. – Вы выполнили свою часть нашего соглашения, и я выполню свою. Поверьте, я приехала сюда не для того, чтобы причинять вам неприятности.

– Слышала, вы неплохо устроились. – Глаза Корделии стали еще более колючими и более голубыми, похожими на сапфиры, уложенные на бархат. – Ваше новое дело идет хорошо?

– Достаточно хорошо, так что осенью я смогу послать своих девочек в новую школу. – Нола выпрямилась. – Я спроектировала пристройку для Бродвелла, а они за это согласились обучать моих девочек.

– Идея бартера принадлежала вам… или им? Нола улыбнулась.

– Можно сказать, я подтолкнула их в этом направлении.

– Могу представить… – Миниатюрная женщина, сидевшая рядом с ней, звонко расхохоталась. – Вы напоминаете мне…

Она осеклась.

В тишине раздавался лишь спокойный приглушенный стук часов с маятником где-то в глубине дома да негромкое жужжание старенького кондиционера. Снова послышалась музыка, на этот раз это был Шуберт. Может быть, Нетта оставила включенным радио?

Наконец Корделия нарушила тишину.

– У меня есть снимок музея, недалеко от Копенгагена, который Юджин сделал, когда мы в последний раз ездили в Европу, – он говорил, что если когда-нибудь построит дом своей мечты, он будет выглядеть именно так.

Корделия смотрела не на Нолу, а в какую-то точку поверх ее головы. Глаза блестели, но, вероятно, это было лишь отражением света люстры на ее тонком лице.

– Музей современного искусства в Луизиане, – сказала Нола, улыбнувшись тому, что в Дании тоже есть Луизиана. – Йорген Бо был его архитектором. Я всегда хотела увидеть именно этот музей…

– Он на самом деле изумителен… Надеюсь, вы когда-нибудь его увидите. Потому что при первом взгляде на ваш проект я подумала именно об этом музее в Луизиане. Не о самом музее, а о его духе. Думаю, завтра вы убедитесь в этом, когда посетите нашу библиотеку.

Нашу. Это слово повисло в воздухе между ними.

– Я должна идти, – сказала Нола, – уже поздно. К тому же мне еще надо устроиться на ночлег.

Она поднялась с трудом, ощущая, что оттоманка, восточный ковер под ногами и даже стены давят на нее своей тяжестью.