Нет кузнечика в траве

Иногда она спохватывается, что делает что-то не то. Что не от нее зависит, как именно в очередной раз ее озверевший отец будет избивать маму. Но Оля отгоняет эти мысли. Как ни странно, есть нечто утешительное в тех жутковатых расчетах, которые она упорно производит ночь за ночью. Нижние ребра. Желательно два или три…

Хотя челюсть тоже нормально срастается.

В конце концов она заставляет себя подойти к делу с другой стороны. Димка, видящий ее в эти дни, поражается ее глубокой, почти безумной сосредоточенности. Оля не замечает, как похожи они становятся с отцом; ею полностью завладела бесчеловечная математика.

– Так больше нельзя, – говорит она однажды. – Мать должна его спровоцировать.

– Зачем?

– Иначе он ее не побьет.

– Да и слава богу!

Оля раздосадованно отмахивается. Синекольский не понимает, и ему не объяснишь: то, что происходит сейчас, – неправильно, это нарушение привычного образа жизни, а все нарушения ведут к худшему. Потому что они уже катятся с горки. Об этом еще баба Лена сказала. Разве она не должна прислушиваться к мнению старших?

Оля тихонько смеется. Димка взглядывает на нее почти испуганно.

– Эй, ты чего?

– Ничего. Давай придумаем, как она выведет его из себя. Он должен избить ее! Понимаешь? Должен!

Перед ее фанатичной убежденностью Синекольский сдается.

– Давай…

Двое подростков, сидя на чердаке, перебирают жизни мужа и жены, словно перетряхивают мешок с барахлом.

– Что он любит? Ну, хобби какое…

– Бухать у него хобби!

– Идея! А бутылки у вас есть? Типа, водка дорогая. Или даже коньяк…

Оля качает головой. Нет, дорогих бутылок в их доме не водится.

– Рыбачит, может?

– Да не…

– Слушай! Чего мутить! А пускай просто суп ему пересолит?

– Брось! Он не взбесится.

– Раньше бесился…

– Да он смирный как монах.

– Ты хоть одного монаха видала?

– Отстань!

– Ну, елки… тогда туалетную бумагу ему замени на рулон наждака.

Оля ошеломленно смотрит на Димку, а спустя секунду валится на пол от хохота.

– Ха-ха-ха! Наждак!

– Тихо ты! Ржешь как лошадь.

– Ха-ха-ха!

– Белка! Погонят нас отсюда ссаными тряпками! Все из-за тебя.

Девочка зажимает рот руками. Но смех рвется из нее, целый фонтан хохота. Благодаря дурацкой Димкиной шутке отец из страшного чудовища на секунду превратился в противную неопасную тварь вроде таракана. Хлопнул тапочкой – и нет его.

Она неохотно успокаивается. Перестать смеяться означает распрощаться с этой иллюзией. Отец не таракан, а если и таракан, то гигантский, хищный, способный одним движением челюстей перекусить двух маленьких человечков, ее и маму.

– Интересно, бывают хищные тараканы?

– Хочешь ему в трусы подбросить?

Оля снова валится на пол от беззвучного смеха.

Димка чувствует что-то неладное в этом буйном веселье.

– Скажи, что ее мужик с работы провожал до дома. Раз твой батя ревнует…

Девочка морщится. Он ревнует не по-настоящему. Точнее, ярость его неподдельна, а вот повод для нее надуман, и он сам об этом знает. В памяти всплывает Марина. «Трется, шкура, со всеми подряд…»

– А Марина правда изменяла мужу?

– Конечно, правда. – Димка смотрит на нее с удивлением. – Весь поселок в курсе.

Какие еще уязвимые места у отца? Оле нравится размышлять об этом. Она так долго была удирающим кроликом, что сейчас, когда в ней проснулась лиса, хочет сполна насладиться этим новым чувством.

Подумать только – они вдвоем с Димкой сочиняют хитроумный план!

Они загонят отца в яму с острыми кольями.

– А книги он читает какие-нибудь?

Нет, он ничего не читает.

Он не смотрит телевизор – или, во всяком случае, не смотрит его осознанно.

Ему неинтересна охота.

У него нет друзей.

Девочка впервые задумывается о том, до какой степени пуста повседневная жизнь ее отца – точно старая дождевая бочка с гнилой дырой, что валяется за сараем. Какими событиями она заполнена? Пьянками, домашним мордобоем и странным времяпрепровождением в разношерстной компании мужиков, которую отец называет увесистым словом «коллектив». «Посидим с коллективом», – авторитетно говорит он, уходя из дома. Следующие пять-шесть часов они проведут вокруг дощатого стола, стуча костяшками домино и обсуждая политику с такими смехотворно важными лицами, что даже Оле понятно: ни один из них ни черта не смыслит в том, о чем говорит.

Что еще?

Жратва. Сон. Вечерняя газета, которую он читает от корки до корки. В это время никто не смеет его отвлекать – отец погружен в дела внешнего мира!

Вот только Оля однажды вместо свежей газеты подсунула ему вчерашнюю. Он изучил ее с обыкновенным тщанием. Девочка с содроганием сердца ждала гневного окрика, но ничего не произошло. С надутым от важности лицом отец прочитал старую газету, изученную накануне, и удовлетворенно отложил ее в сторону. Он не вспомнил ни одной статьи.

Что еще есть в его жизни?

Ах да, бабушка. Его обожаемая мать, чем дальше, тем больше напоминающая безмолвного каменного божка, которому они с мамой приносят жертвоприношения в виде тарелок с борщом и утреннего творога.

Смутная догадка, что их жертвоприношение в действительности заключается вовсе не в этом, на миг вспыхивает в Олиной голове. Но сразу вытесняется более простой и понятной мыслью.