Читаем Нет мне ответа...Эпистолярный дневник 1952-2001 полностью

О поэзии... На сей раз ты попал не по адресу. Сейчас, когда сделалось возможно читать и думать божественное и о Боге, тема сия сделалась модной, кто только не тревожит светлые места и имя Христово. Твои родные киношники так заездили едва прикрытых, а то и вовсе голых баб, изображая окружение Христа, херувимов и херувимок, из опять же родного твоего края, с мохнатыми и лохматыми юбками и ядреными ляжками, видимо, в этом и поучая истинную веру. Ну, да и что взять и ждать от одичалого общества и его мораль направляющих художников?! Ты, я понимаю, невольно попал в родную колею. В одиночестве ты не мог не прийти к этой теме и, выстрадав сам в себе, отразить это. Поэмы, по-моему, никакой тут нет, а есть цикл стихов, пунктирно связанных одной темой. И какие-то стихи удачные, какие-то нет, звучащие вяло и нудно уже и потому, что сейчас пишутся стихи покаянно-злые, вот тебе одно из них, написанное шибко большой активисткой из тех, сотрясавших с трибуны и зарабатывающих место в активе, в президиуме, ну и, разумеется, за счёт этого книжечки, публикации — это она про Малахов курган писала, поскольку жила в Сталинграде, а Зыкина пела: «Здесь солдаты умирали, защищая советскую власть!» Так вот какую эпитафию она сочинила:

Над кладбищем кружится вороньё.

Над холмиком моим без обелиска,

Будь проклято рождение моё

В стране, где поощряется жульё.

Будь проклята былая коммунистка!

Будь прокляты партийные вожди,

Что были мной доверчиво воспеты,

Спешившие захватывать бразды

Правления над судьбами планеты.

Будь проклята слепая беготня

По пресловутым коридорам власти,

Бессовестно лишавшая меня

Простого человеческого счастья.

Будь проклято самодовольство лжи

С её рекламой показных артеков,

Будь проклят унизительный режим,

Нас разделивший на иуд и зэков.

………………………………………Екатерина Шевелёва

(Вот тут моё письмо прервалось, ездил на поминки одного славного мужика, умер полгода назад).

Словом, с мысли и настроя я сбился. Статью твою о Жукове я отослал Володе Карпову, который продолжает книгу о Жукове, авось какой штришок ему и сгодится, а сам, как отосплюсь, продолжу работу над рукописью.

У нас всё ещё холодно, недельку вот побаловало теплом, зацвели колокольцы, жарки, марьины коренья, и медуница цветёт, всё перепуталось на грешной земле.

Ладно, что-то выдохлось письмо, охота поваляться в постелях. А на смерть товарища написался у меня романс, этакое детское одноразовое всхлипывание:

Над Енисеем осени круженье,

И листья падают и падают в реку,

И острова плывут, как листьев отраженьем,

А сердце рвётся вслед прощальному гудку.

Ах, осень, осень, зачем так рано

Зачем так скоро прилетела ты?

Зачем ты холодом туманов

Укрыла нежные цветы?

Тревоги нет, а лишь тоска и горе.

Сжимает сердце грустное «прости»!

Летит листок в безбрежный холод моря,

В далёкий край, чтобы угаснуть и остыть

Ах, осень, осень, зачем так ярко

В час угасанья светишь ты?

Зачем в груди и холодно и жарко

От этой негасимой красоты?

Вдаль улетают птицы, нами не добитые,

И в небе стон, прощальный долгий стон.

То улетают годы, нами не дожитые.

Над Енисеем листьев перезвон.

Вот тебе на память мой бред, выплеснувшийся под настроение. Я же его пою под какую-то сборно-соборную мелодию.

Обнимаю тебя. Бодрись! Богу молись и пусть тебе повезёт! Виктор Петрович Астафьев



4 июня 1993 г.

Овсянка

(Н.Гашеву)

Дорогой Николаша!

Получил уже второе твоё письмо в деревне и вспомнил едкую фразу: «Мама! Письмо, в котором ты просишь денег, я до сих пор не получил...» Если ваши халды ещё не отправили мне деньги, пусть переводят на почту деревни, где я сижу уже месяц. Приехав отдохнуть от рукописи и выспаться, вынужден был топить два раза в день печки и корпеть всё над той же рукописью, ибо на улице была осенняя холодрыга и у нас на перевалах до сих пор лежит снег, ночи холодные, дни тоже не очень жаркие. Отсадились на огородах в районе 1 июня, а в горах, на так называемых дачах, до се садят.

Николаша! Не могу я тебе пока ничего послать из романа. Сделал лишь вторую редакцию, на горизонте маячит ещё две, а из сырой рукописи что-либо давать в моём возрасте неприлично. Думаю, осенью, ближе к снегу смогу что-то прислать, надеюсь. Взвалил на себя на старости лет ношу, с удочкой некогда к реке сходить.

Дома у меня не очень. Марья Семёновна сдаёт всё сильнее, вот уже давненько прибаливает и ложится в постель, а это значит — край, уложить её, человека моторного и хлопотливого, весьма и весьма трудно, а тут ещё Полька — внучка приехала ко мне. Думаю, хоть немножко бабушку разгрузит, а на второй же день страшнейшим образом ржавым костылём пропорола ногу, и теперь бабушке с нею хлопот и канители ещё больше.

У Вас, на Урале, я вижу это по телевизору, погода получше, и дай Бог! А то, я гляжу, без своей картошки россияне не выживут, совсем уж край революции наступил — справа коммунисты, слева хрен знает кто, спереду губошлёп с компанией и за ним темень пропасти...

Ну ладно, живы будем. Бог даст, не помрём! Обнимаю тебя! Пермякам поклон. В. Астафьев



10 июня 1993 г.

Овсянка

(М.С.Литвякову)

Дорогой Миша!

Перейти на страницу:

Все книги серии Нет мне ответа.. Эпистолярный дневник

Нет мне ответа...
Нет мне ответа...

Книга представляет собой эпистолярный дневник большого русского писателя Виктора Петровича Астафьева. Дневник, составленный из нескольких сотен его писем, почти ежедневно из года в год отправляемых им в разные уголки страны родным и друзьям, собратьям по перу, начинающим авторам, в издательства и редакции литературных журналов. В них с предельной искренностью и откровенной прямотой отразилась жизнь выдающегося мастера слова на протяжении пятидесяти лет: его радости и огорчения, победы и утраты, глубина духовного мира и секреты творческой лаборатории прозаика. В них страдающая мысль и горестные раздумья сына своего Отечества о судьбе его многострадальной Родины и ее народа, великой частицей которого он был.Большинство писем Виктора Астафьева публикуется впервые.

Виктор Петрович Астафьев

Биографии и Мемуары

Похожие книги

Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ

Пожалуй, это последняя литературная тайна ХХ века, вокруг которой существует заговор молчания. Всем известно, что главная книга Бориса Пастернака была запрещена на родине автора, и писателю пришлось отдать рукопись западным издателям. Выход «Доктора Живаго» по-итальянски, а затем по-французски, по-немецки, по-английски был резко неприятен советскому агитпропу, но еще не трагичен. Главные силы ЦК, КГБ и Союза писателей были брошены на предотвращение русского издания. Американская разведка (ЦРУ) решила напечатать книгу на Западе за свой счет. Эта операция долго и тщательно готовилась и была проведена в глубочайшей тайне. Даже через пятьдесят лет, прошедших с тех пор, большинство участников операции не знают всей картины в ее полноте. Историк холодной войны журналист Иван Толстой посвятил раскрытию этого детективного сюжета двадцать лет...

Иван Никитич Толстой , Иван Толстой

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное
Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное
12 Жизнеописаний
12 Жизнеописаний

Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев ваятелей и зодчих. Редакция и вступительная статья А. Дживелегова, А. Эфроса Книга, с которой начинаются изучение истории искусства и художественная критика, написана итальянским живописцем и архитектором XVI века Джорджо Вазари (1511-1574). По содержанию и по форме она давно стала классической. В настоящее издание вошли 12 биографий, посвященные корифеям итальянского искусства. Джотто, Боттичелли, Леонардо да Винчи, Рафаэль, Тициан, Микеланджело – вот некоторые из художников, чье творчество привлекло внимание писателя. Первое издание на русском языке (М; Л.: Academia) вышло в 1933 году. Для специалистов и всех, кто интересуется историей искусства.  

Джорджо Вазари

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Искусствоведение / Культурология / Европейская старинная литература / Образование и наука / Документальное / Древние книги