Нет плохих вестей из Сиккима

Машину вел сержант Дронин. Сосредоточенный, в полувоенном кителе. На шее – кашне в рябчик. Молчал. Если оборачивался, меня пробивало холодком. «Сколько понадобится программистов, чтобы вкрутить лампочку в патрон?» Сержант, похоже, не знал, кто такие программисты. Буркнул, не оборачиваясь: «Хватит и одного».

«А вот и нет. Вкручивание лампочек – аппаратная проблема».

Он незаметно перекрестился.

«Давно работаете с Корой?»

На этот раз сержант не ответил.

Может, у него был приказ не обращать внимания на такие вопросы, не знаю.

Опять везут меня к оврагу, везут к оврагу убивать. А может, не хотел отвечать. Не знаю. Гегемон – руководитель гегемонии. Спрашивай, о чем хочешь, но ответа не жди.

Я засыпал, просыпался.

Светало. Лес сменился пустырями.

Над влажными отвалами курился синий дымок, на проселочную дорогу свернула колонна армейских грузовиков, никакого трафика. Потянулись частные постройки – домишки, палисадники, огороды. Солнца нет, рано еще. С неба накрапывает, стороны света не определишь. За кривыми изгородями зубчатым, серым хребтом обозначились городские застройки.

– Вылазь.

– А где мы?

– Сам разберешься.

Района я не знал, но спорить с сержантом не хотелось.

Вылез, стараясь не попасть башмаком в лужу. Раннее утро, на небольшую грязную площадь, искря, выкатился трамвай. Желтый, свеженький, умытый дождем. Запахло озоном. Номера я не видел, но у нас любым трамваем можно добраться до железнодорожного вокзала.

– Пока!

Сержант не ответил.

На развороте эмка вильнула.

Сержант оскалился. Жалел, что меня отпустили.

2

Электронные часы показывали пять утра.

Будь стоиком, сказал я себе, разглядывая мерцающую дату.

Я даже не выругался. Если верить электронным часам (а почему не верить?), я вернулся из «Кобры» совсем недавно. По электронным часам получалось, что я буквально полчаса назад вышел из «Кобры» и вот – дома. Правда, на башмаках осталась грязь пригорода, я был немыт, одежда помята, опять же, тетрадь лежала на столе...

Где нам искать профессора Одинца-Левкина? Я вынул из бара бутылку коньяка и плеснул в чайную чашку, ничего другого под рукой не оказалось.

«Черный аист».

Наверное, приносит негритят.

Нёбо обожгло. Я набрал Пашин номер.

– Ой, Сергей Александрович!

– Здравствуй, Ойлэ. Паша у тебя?

– А меня Паша учит всегда-всегда быть вежливой, – затараторила писательница. Наверное, хотела укорить меня за поздний (или ранний?) звонок. – Он, когда звонит, всегда-всегда спрашивает о здоровье. Но вы можете не спрашивать, у меня все хорошо.

Она радостно засмеялась:

– Что-то вы по голосу подвисший.

– Устал. Не спал долго.

– Еще бы! – таким сладким голоском могут говорить только очень ядовитые змеи. – Вы ведь не один ушли. Паша все видел. Он вроде пьяненький, а наблюдательность у него – как у Бунина. Нет, нет, Сергей Александрович, я не спрашиваю, с кем вы ушли. Какое мне дело, правда? Просто Паша все видел. А вы всегда такой сдержанный, – все же не выдержала она. – Ну, почему вы ушли с такой...

Я не позволил Ойлэ подыскать нужное определение.

– Разве я ушел из «Кобры» не один?

– Ой, не надо, Сергей Александрович. Паша все видел. Там внизу вас ждала эта...

Я снова не позволил Ойлэ подыскать нужное определение:

– Можно мне поговорить с Пашей?

– Сейчас, сейчас, – заторопилась Ойлэ, она прямо вся горела. – А эта ваша... Она же не умеет одеваться... Ой, Сергей Александрович, у нее, наверное, трусики из общепита. Ой, простите, из бутика для бедных, да? И спину ей лучше закрывать...

– У нее красивая спина, – вступился я за Кору.

– Ну да. Пластические операции иногда помогают. Но ненадолго. – Я слышал, как Ойлэ на другом конце провода щелкает белоснежными клыками. – Вот вам, например, почти всю кожу сменили, вы все равно мужчина. И тату можно нанести куда угодно, вот спросите у Паши, где у меня маленький лепесточек...

– Иногда лучше стихи на спине, чем лепесточек на заднице.

– Ой, вы видели? – обрадовалась Ойлэ. – Ну да, мы же вместе были в сауне! У меня лепесточек на левой ягодице. Я нисколько не стесняюсь. Он там на месте, правда? Всего только лепесточек, нежный и легкий, – вкрадчиво укорила она меня. – А у этой вашей... Ну ладно, ладно... У этой вашей на спине целая поэма Пушкина! «Анчар»! Кто такое будет читать ночью?

– Не все следует делать ночью, – сказал я наставительно.

– Ой, а вы любите при свете?

– Перестань. Позови Пашу.

– Он перезвонит.

Ожидая, я закурил и сел у окна.

Снова шел тихий дождь. Он шуршал, копошился в листьях.