А. О. Смирнова (Россет) – фрейлина императрицы, дружившая с Пушкиным, свидетельствует: «Раз я созналась Пушкину, что мало читаю. Он мне говорит: “Послушайте, скажу и я вам по секрету, что я читать терпеть не могу; многого не читал, о чем говорю. Чужой ум меня стесняет”».
Но пока любимый непоколебимый.
Это Антисфен первый догадался, что удовольствие есть благо, когда оно не вызывает раскаяния. А то всё – Толстой, Толстой!..
Он же – Антисфен – на вопрос «Что такое праздник?» – ответил: «Повод нажраться».
Шнапс-капитан.
«В последнее время Бог меня сильно разочаровывает». – «Чем же?» – «Постоянно делает вид, что его нет».
Художник Брусовани рассказывает:
– Купил у меня картину Яков Абрамович Олейник, вставил ее в раму, о чем и сообщил. Я ему: вы, наверное, замечали: без рамы картина – говно, а в раме уже вещь. А он мне: «Ну что вы, Юра. Люди постоянно спрашивают: ой, кто это такой? Он еще жив?».
И еще он рассказывает, как купался в Финском заливе:
– Выхожу из воды, смотрю: человек стоит. Я его спрашиваю: вы, случайно, не еврей? «Нет, – отвечает, – у меня инфаркт».
О. Хаксли в «Дивном новом мире», перечисляя достоинства некой молодой особы, замечает: «Она вся такая пневматичная». Что бы это значило – не знаю, а догадываться не с кем.
Валерий Рыжик рассказывал, что учился у него когда-то мальчик по фамилии Родин. Однажды пришла за ним – за Родиным этим – по какому-то срочному делу мамаша, а ее наверх, в класс, не пускают. Тогда она попросила какую-то девчушку вызвать сына. «И вот, – говорит Рыжик, – веду я урок, вдруг открывается дверь и крик: “Родина мать зовет!”».
Толстой Леониду Андрееву: «Простое и безыскусственное может быть нехорошо, но непростое и искусственное не может быть хорошо».
Л. Толстой (Н. Н. Страхову, февраль 1875 г.): «Когда человеку нет никакого дела до того, о чем он пишет, он пишет белыми стихами, и тогда ложь не так грубо заметна».
Виктор Шкловский в «3-й фабрике» по непонятному поводу вдруг замечает: «Для Салтыкова-Щедрина “Анна Каренина” – роман из быта мочеполовых органов…» Вот уж воистину: один просмердел, другой срикошетил, а публика хавай да почмокивай.
МАМИН
БЛОНДИНКА
МАМИН
У Брэма в пятом томе «Жизни животных» в описании сумчатого муравьеда (или мурашееда) сказано коротко, но с силой и горечью: «Самки лишены сумки».
Поговорку тут придумал: «Лучше синица в руках, чем дятел в заднице». А когда-то давно придумал еще поговорку: «То, что постоянно отсрачивается, в конце концов не пригаживается».
В ночь с 28.10 на 29.10 приснилась фраза: «Книжный шкаф оказался заперт изнутри». От изумления проснулся и к шкафу…
Сексуально опасен.
Что-то мне сегодня гайавато.
Брусовани (объясняя свои почти ежедневные долгоиграющие позвоны): «Мне нужен внутренний массаж».
С. Лурье (из послесловия к книге И. Бродского «Холмы»): «Стихотворение Бродского есть описание реакции поглощения пространства отторгающей его памятью».
Извлечения из «Сонника», изданного в Одессе в 2004 году:
Грыжа – выгодное предложение. (Как же это надо спать, чтобы грыжу увидеть. Или гангрену.)
Голый мужчина – к неприятности, женщина – к счастью. (Это-то как раз понятно.)
Идиот – к печали.
Лимоны – тоже к печали. (Любопытно было бы увидеть во сне идиота с лимоном.)
Пение: мужчина – к неприятности, женщина – удовольствие. (У них что пение, что голые – одна малина.)
Скрипка (играть на ней) – быть посмешищем. (Забавно, если бы сон этот приснился Спивакову. Или Венгерову.)
Телятина – к благополучию. (А как ее во сне от, например, баранины отличить? Или от жеребятины?)
Хрен – потерять сожаление.
Юноша – цель будет достигнута. (И то и другое – изумительная невнятица, а юношу с хреном увидеть, так и вообще можно не проснуться – просто запутаться в намерениях.)
Статья Шолом-Алейхема «Тема нищеты в еврейской литературе» открывается главой «Абрамович».
Бабья осень – так обозвала моя дочь этот дождливо-грязно-мерзопакостный декабрь.
2008 год
Экскурсовод: «Посмотрите направо… Посмотрите налево… А теперь загляните в себя и сравните, твари!»
По TV и в газетах сообщили, что обнаружена картина Караваджо. История, следует заметить, препрелестная: висела у кого-то там в холле картина, и всем известно было, что это копия утерянного шедевра Караваджо. И вдруг один из просвещенных гостей засомневался: полно, а копия ли? Проверили, промерили, сдали анализы, консилиум собрали: оказалось – оригинал. И тут же картина, цену имевшая самую ничтожную, стала стоить чуть ли не десять миллионов. Но предмет-то ведь остался тем же самым…
Стеркул – латинское божество навозной кучи. Ей-богу!
Нрав имел добрый, а память злую. И обид не прощал даже и за давностью. Впрочем, прощал, но по раскаянии. Или же посмертно.
Любовь бессмысленная и беспощадная, как что-то там у Пушкина.