Нет сумасшедших

Зайка снимает с себя терновый венец и внимательно изучает каждый его изгиб, начиная говорить:

— Мы вместе в психушке были, а когда вышли, он показал мне эту шапку из проволки. Говорил, что он Христос. Ну я и отобрал у него. Сказал: возьми у меня, докажи, что сила есть. Не смог, обиделся. Ведь всем хочется быть Богом, власти хочется, да, док?

Зайка пристально всматривается в моё лицо, пытаясь поймать одобрение. Жалко его. Взрослый мужчина ищет подтверждение своей силы через унижение других.

— А как же любовь? Бог же должен любить. Тех, кто в него верит хотя бы? — спрашиваю я.

— Любовь господская существует только в виде власти, — с насмешкой в голосе отвечает Зайка.

Господская? Он боится моей власти над ним? Я решаю повернуть Зайку к мыслям о себе:

— Какую любовь предпочитаете Вы сами?

Зайка сжал кулаки и плотно приставил их костяшками друг к другу:

— Подумываете, как бы пристроиться ко мне? Мне любви Вашей не надо, я надеялся на терапевтическую помощь.

— Помощь предполагает желание измениться. Вы, похоже, просто получаете удовольствия от процесса. Не буду скрывать, я тоже. Мне интересно с Вами.

— Я сейчас не понял. Мне так-то есть куда ещё деньги потратить и время. Интересностями с другими занимайтесь. Это Вы кормитесь процессом, а мне нужен результат.

Зайка покосился на голову птицы и замолчал. Я откладываю планшет и говорю:

— Хорошо, давайте попробуем. Может любовь Ваших родителей была слишком властной? Господской?

Зайка снова водружает на себя венец. Скосив глаза наверх, он крутит его. Зайка увлечен примеркой, игнорируя мои вопросы.

— Опять, родители. Не работает это со мной, док, я же говорил. К слову, в детстве отец решил проблему моего плохого поведения за один раз: отлупил, потом затащил в ванную… или наоборот было, не помню, наполнил раковину водой и сказал, что если еще хоть раз, то утопит прям здесь. И знаете, помогло. Грубо, но в результате удачно.

Меня охватывает злость. Вот так с ним надо что ли? Хочет насилия? Брезгливость совсем пропадает, и я поднимаю пакет с мёртвой головой ворона.

— Ага, и работало это до тех пор, пока Вашего отца не стало.

Острая боль в висках. Так, спокойно. Я умею работать с этим. Я представляю себе боль в виде шарика, придумаю ему цвет, материал и форму траектории, по которой он покинет меня. Глупый приём магического мышления, который почему-то срабатывает всегда. Эта боль жёлтая и тяжёлая как слоновая кость. Отскочив от моей головы, шарик рикошетит от стены, задевает голову клиента и катится под диван. Зайка сидит напряжённо. Теперь уже он откровенно ненавидит меня:

— Вы совсем слова не понимаете, док? Ещё хоть раз заговорите о детстве…

— Утопите в раковине? — я поднимаю пакет выше и трясу сильнее, — к слову, ворон про что каркал, тоже про Ваше детство?

Журнальный столик переворачивается в сторону окна, и рука Зайки хватает меня в районе груди. Зайка тащит, затем встряхивает моё послушное тело и прижимает к стене так, чтобы закатное солнце слепило мне глаза.

— Решил напоследок поиграть со мной в игру: «все проблемы из детства»? Ребëнка обмануть же проще? Загнать меня в угол и выставить дураком? Что если я теперь это сделаю с тобой? Давай я тебе головушку быстренько вскрою, почищу лишнее?

Я резко дёргаюсь в моменты, когда, кажется, хват становится слабей, и Зайка с удовольствием наблюдает за моими жалкими попытками вырваться.

— Отпустите, мне больно, — говорю я, совершая очередной рывок.

— А Вы побудьте с этим. Психологи говорят, что важно не подавлять чувства. Мне чужие теории вкладывать в голову не надо. Я в себе разобраться хочу.

— За-зайка, да что вы от меня сейчас хотите?

— Хочу понять природу моей боли. Почему я отрываю птицам головы? Ворон же был не виноват в том, что напомнил мне Вас.

— Видимо, всё-таки он провинился.

Зайка сжимает кулаки ещё сильнее. Я рычу как дикий зверь, пытаясь высвободиться. Замахиваюсь, чтобы врезать Зайке по лицу, но получается только сбить венец с его головы. Жёлтые шары бьют по голове Зайку, отскакивают и разбегаются по полу. Бесполезная визуализация. Придётся атаковать своим лучшим оружием. Моё тело беспомощно расслабляется в руках Зайки, и я начинаю говорить:

— Вы чувствовали себя жертвой назойливого каркания, а чувствовать себя жертвой недопустимо. Поэтому Вы поменялись с вороном местами, сделали его жертвой. Когда Вам невыносимо больно самому, Вы причиняете боль другим, Вы не умеете иначе справляться. Вас не научили в детстве…

Зайка ударяет мной стену.

— Хватит про детство. Проще скажи. Вскрой меня резче.

Зайка смотрит мне прямо в глаза. Я отворачиваюсь от его дыхания и руками упираюсь ему в грудину. Завидует, Зайка, не может выдержать, что я знаю что-то важное для него, но отказываюсь ему это дать. Ну, держи ответочку:

— Вам больно, потому что Вы не можете сделать со мной всё, что хочется. Не можете, потому что я позвоню куда следует.

Зайка, который весит, наверное, килограммов сто пятьдесят аккуратно ставит меня на пол со словами:

— Трусливый урод.

— Нельзя мне быть с Вами хорошим, Вы же меня уничтожите тогда.