— Со своими-то что не поделил?
Тот не спешил отвечать, и Гундольф ткнул его несильно.
— Ну? Развлеки беседой, а то сон что-то не идёт. Не знаю, как тебе, а мне собираются голову отрезать, и с этим знанием паршиво спится. Так чего ты тут валялся связанный?
— Недооценил я их, — угрюмо ответил Рафаэль. — Думал, мы как-то впишемся в существующий порядок. Поладим с остальными. Ребята ведь работать могут, как раньше, а то и лучше. Не знал, что за моей спиной они о другом сговорились.
— Хочешь сказать, вы шли сюда честно работать? Ври больше.
— Это правда!
Голос Рафаэля звучал почти обиженно.
— Если у тебя хоть что-то есть в голове, ты согласишься, что Раздолье устроено из рук вон плохо. Первым делом я хотел сровнять Свалку с землёй. Это ведь очень страшная затея — Свалка.
— Её придумали люди, что были мудрее нас, — заносчиво возразила госпожа, — и Свалка прекрасно работала и справлялась со своей целью. Разве можно, чтобы уроды ходили среди людей? А преступники?
И она всхлипнула, как дитя, а совсем не как гордая правительница.
— Уроды только в ваших головах, — сердито ответил Рафаэль. — Я провёл с этими людьми всю жизнь. Они — моя семья. Уж я-то знаю, что они ничем не хуже любых других жителей этого вашего Раздолья. Если что их и калечит, то Свалка.
— Они пришли убивать, и будут убивать ещё. Тебя самого связали и бросили с нами вместе — может, тоже убьют. И ты ещё веришь, им место среди людей?
— Они опьянели, — процедил сквозь зубы Рафаэль. — Где-то добыли дозу. К утру у них в головах прояснится, тогда мы с ними и поговорим. А то, что они делают, можно понять...
— Ах, можно?
— Да, можно! Если бы ты глядела дальше своего серебряного дворца, если бы хоть раз побывала на Свалке... Но ты ведь не была там, да?
Госпожа промолчала.
— Хоть раз, а? — настойчиво продолжал Рафаэль. — Один-единый поганый раз? Видела, как они там живут? Как грызутся за еду?
— Я верю, что у них всё разумно и хорошо устроено, — возразила госпожа, но голос её дрожал. — Зачем им грызться? Их обеспечивают водой и припасами, дают несложную работу. Остаётся только распределить...
— Припасами? Может, ты хотела сказать, «объедками»? Это же то, чем побрезговали другие. То, что гнило в помойных вёдрах, смешанное со всякой дрянью. Это потом вываливают на землю — слышишь ты, на землю! — и если хочется кусок получше, за него нужно драться.
— Мне неприятно думать об этом. Мне нехорошо. Я приказываю тебе замолчать! Кроме того, ты лжёшь.
— Я лгу? Я был там. Я видел дни кормёжки. Этих людей — их уже людьми нельзя было назвать, и это вы с ними сделали.
— Да что ж вы грызётесь! — воскликнул Симен. — Умолкните, а?
— Симен, — сказала госпожа без злости, но с удивлением. — Ведь ты клялся в верности Пресветлому Мильвусу и троим, что стоят за его спиной! И ты смеешь так грубо со мной говорить?
— Ха! — воскликнул Симен. — Да ты, кукла ряженая...
И умолк, выдохнул тяжело. Слышно было, как скрипнул зубами. Должно быть, пытался удержать внутри другие слова, похуже.
— Моя сестра была там, на Свалке, — сказал он наконец угрюмо. — Ты ведь знаешь, ты ж так гордишься, что помнишь каждого из нас. Семь лет, семь проклятых лет я не знал, как там моя Софи, что с ней. Всё думал, сяду в поезд, хоть так повидаемся — и семь лет мне не хватало духу это сделать! Я не мог, я просто не мог... Думал упросить, забрать её, уйти из города, но кому в Запределье нужны такие, как мы? Куда нам было идти? Не в родное же поселение. Мы не для того уходили, чтобы вернуться с позором, да нас бы и не приняли обратно.
Тут Симен издал странный звук, будто всхлипнул. Может, так оно и было, да ведь в этой тьме не разглядишь.
— Во всех Светлых землях для такой, как Софи, больше не было места, — продолжил он. — А если я хотел быть с ней, то и для меня. Семь лет я страдал вместе с нею, госпожа, и меня терзал стыд — разве имел я право страдать, если меня не мучили жажда и голод, если после работы я возвращался в дом, где ждала мягкая постель? И я счастлив был узнать, что мою Софи вытащили с этой Свалки, что она жила не там хотя бы часть срока. И если этот человек обещает сровнять Свалку с землёй, то я пойду за ним, и плевать мне на вас троих, на Пресветлого Мильвуса и свои клятвы. Ты слышишь меня, госпожа?
Золотая Маска ненадолго замолчала, и Гундольф слышал её учащённое дыхание.
— Ты приносил клятвы добровольно, — дрожащим то ли от волнения, то ли от злости голосом ответила она наконец. — Мог отказаться сразу, если что-то было не по душе, но ты дал слово, чтобы сейчас над ним посмеяться. И за это, за это тебя бы стоило... я бы изгнала тебя, но этого мало...
Симен рассмеялся.
— Да что уж тут. Вернее всего, завтра все мы умрём, — сказал он. — Уж напугала так напугала. Жалею только, что не успею попросить прощения у Софи. Как ей объяснишь? Я ведь всю голову сломал. Сплошная безнадёжность, как стена — не уйти, да и с моих припасов двоим не прокормиться. А с её стороны это гляделось как трусость, уж я-то понимаю. Да я и есть трус.
Он замолчал.
Госпожа молчала тоже, а потом воскликнула: