Через тридцать минут мы вчетвером уже стояли навытяжку перед Адамовной, нашей директрисой. Настя все еще всхлипывала. По большей части из-за того, что пришлось смыть весь макияж.
– Сокол, я тебя предупреждала? Предупреждала. Знаю все твои хулиганские выходки, но это уже ни в какие ворота. Ты у меня в коррекционную школу пойдешь, ясно?
Я непонимающе уставилась на директора. Сокол-то тут при чем? Наверное, охранник видел, что она первой из раздевалки выбежала…
– Людмила Адамовна, Сокол тут ни при чем. – Я сделала шаг вперед. – Это был мой баллончик и, видимо, когда я вешала куртку, то случайно нажала на кнопку…
– Не выдумывай, Волоточина, – громыхнула Монсеррат. – Я уже все твои отмазки знаю. Защищать друзей это похвально, но…
– Вот именно. Не надо меня выгораживать, Жень, – подала голос Ярик. Героиня тоже мне.
– Перестаньте, – пискнула Настя. – Это я брызнула. Я думала, это парфюм, там же по-русски ничего не написано, – всхлипнула Козарева.
– Это мой баллончик, – пробубнила Варька. – У нас около дома стая бродячих собак… я их боюсь сильно… вот и ношу с собой.
Три идиотки. Они решили меня выгородить. В глубине души, конечно, было очень приятно, что у меня такие замечательные подруги, но я единственная из всех, у кого нет замечаний по поведению… Ярика Адамовна уже на дух не переносит. Если Варькиной маме пожалуются, подружку вообще в какой-нибудь интернат упрячут. У Козаревой если до папы дойдет – Настьке сильно не поздоровится, он у нее хоть и занятый вечно, но строгий. Так что в данной ситуации, даже если бы баллончик был не мой, имело бы смысл взять вину на себя. Мне простят, я же вся такая из себя положительная. Наверное. Вроде как.
– Выгораживаете друг друга, значит? Это не поможет! Я все равно узнаю, чья это была идея. – Голос Монсеррат достиг каких-то неслыханных пределов. Глаза и нос все еще болели от воздействия перцовой смеси. Теперь к ним подключились и уши… – Быстро на урок, чтобы глаза мои вас не видели.
Мы, пользуясь возможностью дать барабанным перепонкам передышку, молча вышли из кабинета.
– Ну что, на урок пойдем? – подала голос Варя.
– Какой урок, ты что? Я не могу в таком виде, – страдала Настя.
– Значит, так. Вам всем, конечно, большое спасибо, но я сейчас вернусь и с Адамовной поговорю. На фига вы это устроили? Вам что, проблем недостаточно? Адамовна вас сожрет и не подавится, – принялась я отчитывать подружек.
– Жень, ну мы же друзья… – начала возражать Птица.
– Именно поэтому Адамовне и нужно знать, что это мой баллончик. Я тут лучшая ученица школы или где? Ничего она мне не сделает. Идите давайте, кушайте гранит науки. На перемене встретимся.
Я отмахнулась от возражений подружек и снова открыла дверь в кабинет. Конечно, мне было страшно. Я вообще не очень-то смелая, но баллончик был действительно мой.
– Людмила Адамовна?
– Теперь-то что? – недовольно приветствовала меня Монсеррат.
Я встала у двери в надежде, что, чем дальше я буду стоять, тем сохраннее будут мои уши.
– Людмила Адамовна, это действительно мой баллончик. Я принесла его в школу. Будем откровенны – с уровнем английского моих подружек они перцовый баллончик от бутылки вустерширского соуса не отличат.
– И зачем же ты принесла в школу перцовый баллончик? – Адамовна оперлась на стол мясистыми руками, усыпанными серебряными кольцами. – Такого можно ожидать от Сокол с ее хулиганскими замашками, но тебе-то это зачем?
– Для самозащиты. – Я подумала над Варькиной версией, но решила, что, если Адамовна решит подключить родителей, про собак лучше не врать.
– От кого тебе в моей школе защищаться? – всплеснула руками Монсеррат.
– Я же в школе не живу. – Я попыталась усмехнуться.
Усмешка вышла совершенно жалкая. Теоретически я, конечно, очень смелый ежик – но худой и легкий. И вытурить меня из школы Адамовна вполне может. Она у нас вообще все может. Будь я такой комплекции, я бы тоже, может, смелая была, и никакие придурки, караулящие под дверями подъезда, меня бы не волновали.
– Женя, у тебя дома проблемы? – Адамовна подслеповато прищурилась.
Я вдруг почувствовала безумную усталость. Для постоянного напряжения мне бы вполне хватило проблем с отцом. Отношения с Владом и знакомый маньяк создавали уже серьезную перегрузку.
– Дома все нормально. Только до него дойти еще надо…
За окном снова пошел снег. Мокрый и противный. Погода отражает мое внутреннее состояние, надо же.
– Волоточина, я знаю, что ты девушка самостоятельная и далеко не глупая. И для того чтобы принести в школу баллончик, тебе нужны серьезные причины. Да, современным подросткам дай волю – вы друг друга поубиваете прямо на уроке. Но у тебя достаточно мозгов, чтобы не делать таких глупостей. – Адамовна покачала головой. Пирамида тщательно начесанных волос угрожающе накренилась. – Ты ведь должна понимать, какой ущерб эта твоя глупая идея могла причинить? Могли пострадать ученики – а я за каждого из вас головой отвечаю. Если у тебя проблемы, если я могу чем-то помочь…
– Да чем вы можете помочь! – взвилась я. Еще одна помощница на мою голову!
– Не психуй. Рассказывай, в чем дело, и, может быть, останешься без дисциплинарного взыскания.
Я практически упала на спинку стула. Ну и ладно. Смотри-ка, помогать она мне собралась…
– Пару дней назад ко мне на улице пристал парень. Познакомиться хотел. Я его отшила. Он как-то достал сначала мой телефон, а потом и мой адрес. Вчера ждал меня у подъезда. Хватал за руки. Я домой из школы идти боюсь… Поэтому и баллончик принесла, – устало объяснила я. – Вот и все. Мне пятнадцать. Он не сильно старше. Чем вы мне можете помочь? Он несовершеннолетний, может, еще. Да и даже если был бы старше – ну кому какое дело? В милиции скажут: «Вот убьет – тогда и приходи». Отец что – разбираться с ним будет? Или встречать меня у подъезда? У него работа с ненормированным графиком, может быть что-то срочное, когда пациенту плохо или что еще… А он меня у дома ждать будет? Да что говорить – у меня даже знакомых парней нет, которые могут этому ненормальному объяснить, что не надо ко мне лезть. Вот я и защищаюсь как могу.
Я замолчала, разглядывая полированную поверхность стола. Мне было так стыдно все это рассказывать. Дожила. На жизнь жалуюсь. И кому? Директору школы! Вот уж точно – лучше промолчать и показаться дураком, нежели заговорить и не оставить на этот счет никаких сомнений. [17]
В кабинете стало совсем тихо. Было слышно, как в спортзале за углом стучит мяч и топают чьи-то ноги. Адамовна зашелестела бумажками.
– Значит, так. Я тебе сейчас продиктую телефон, ты его запишешь и сегодня же, слышишь, сегодня же позвонишь по нему. Это моя знакомая – Татьяна Васильевна Солдатова. Она работает в детской комнате милиции. Вы договоритесь о встрече, ты объяснишь ей ситуацию, и она тебе поможет.
– Она что, психиатр? – переспросила я, записывая цифры.
– Почему психиатр? Она инспектор по делам несовершеннолетних. Будь это кто-то другой, я бы позвонила ей сама, но ты достаточно благоразумная девушка, чтобы тебе это доверить. Но смотри – предложение с коротким сроком годности. Не созвонишься с ней до понедельника, я ей позвоню сама. И отцу твоему позвоню тоже. – Голос Адамовны зазвучал особенно угрожающе. – Ясно?
Я кивнула.
– Все, иди на урок тогда. И еще раз принесешь в школу оружие – пеняй на себя.
Меня не надо было просить дважды.