Нетерпение мысли, или Исторический портрет радикальной русской интеллигенции

А то, что российской интеллигенции было крайне сложно разобраться в драматических коллизиях, складывавшихся накануне революции, и оценить возможные варианты развития событий, факт несомненный. Об этом свидетельствуют дневники и письма видных деятелей русской культуры и просто живых свидетелей событий тех дней [390].

Война оказалась дрожжами, опущенными в застойное сусло русской жизни. Оно стало интенсивно бродить. Брожение наверху – заговор против Николая II, брожение низов – февраль 1917 г. В России начались хаотичные неуправляемые подвижки: «верх» смешался с «низом», что означало перелом хребта российской государственности. В одночасье было утрачено все, что аккумулировалось веками: вера в престол, вера в Бога, вера в Отечество. А со дна этого бурлящего сосуда уже всплыли наружу бесноватые мечтатели да циничные лжецы и полностью облепили полубездыханное израненное тело России. Пришло их время – время строительства ИХ России.

Данная книга – не место для подробного анализа причин крушения российской государственности в феврале-марте 1917 г. Все они обстоятельно проанализированы историками [391], но особенно рельефно их изложил А. И. Солженицын в своем монументальном «Красном колесе». Поэтому мы остановимся лишь на тех моментах драматических событий 1917 г., которые нужны для адекватного восприятия принципиально нового, невиданного ранее, интеллектуального климата, утвердившегося в России после перехвата власти большевиками.

Февральская революция долго зрела в чреве отгнивающей монархии. Все начинания Николая II, задуманные «во благо», в итоге оборачивались против него. Это уже упоминавшиеся нами попытки откупиться от недовольной России либеральными уступками 1905 – 1906 гг., это и финансовая реформа графа С. Ю. Витте, приведшая к насильственному вывозу нужного самой России хлеба, что в условиях войны 1914 – 1918 гг. привело к частым перебоям с его поставками, нараставшим голодным бунтам, а в конце концов, к февральской революции.

Нельзя забывать и того, что уже созрела в умах политизированной радикальной интеллигенции весьма соблазнительная теория классового неравенства, нашедшая к тому же адекватное отражение в ленинской идеологии диктатуры пролетариата. Одним словом, политическая замена старому строю была готова, она лишь ждала своего часа для практического претворения в жизнь.

Все складывалось не в пользу царя. Он уже не устраивал практически всех: интеллигенцию, армию, думских депутатов и большую часть политических партий. А он это как будто не чувствовал, продолжая проявлять преступную бездеятельность и пассивность.

То, что Николай II отдал во власть провидения свое будущее, – его личное дело; но то, что при этом на произвол судьбы была брошена Россия, – его историческая ничем не оправдываемая вина как монарха.

Февральская революция фактически отстранила Николая II от власти, хотя еще несколько дней он оставался Верховным главнокомандующим. 27 февраля 1917 г. депутаты бывшей Государственной Думы приняли решение, ставшее роковым для победившей в России демократии, – был образован Временный комитет Государственной Думы (некое подобие исполнительной власти) и Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов.

В ночь на 2 марта договорились о составе Временного правительства (до созыва Учредительного собрания). В него вошло 12 человек во главе с князем Г. Е. Львовым [392]. В этом составе правительство проработало 2 месяца. Уже 6 мая был обнародован новый состав кабинета. В него попало значительное число деятелей социалистических партий разного толка. Но и новый кабинет продержался только до 2 июля. После известного «июльского кризиса», вызванного провокационной вылазкой большевиков, третье по составу правительство стало работать с 24 июля. Но и оно уже 26 августа развалилось в связи с корниловщиной. Власть перешла в руки Директории, состоявшей из пяти человек. Наконец, 25 сентября был назван заключительный (как оказалось) состав Временного правительства из 17 человек. Последние два кабинета возглавлял А. Ф. Керенский.

Что существенного могла сделать столь часто сменяемая исполнительная власть, да еще в условиях войны и полуголодной жизни в обеих столицах? Разумеется, ничего. Даже осмыслить груду неотложных дел было некогда. Не говоря о том, что любое начинание правительства вызывало активное противодействие Совета, ибо почти сразу обозначилась разная ориентация их основных усилий: правительство стремилось не трогать больные вопросы русской жиз-ни (земельную реформу, государственное устройство, национальные проблемы и пр., вверив их решение Учредительному собранию), тогда как Совет очень быстро пришел к выводу о недостаточной социальной направленности работы правительства и развернул активную полемику во благо интересов «трудового народа России».