Нетленный прах

– Другие варианты мне в голову не пришли. Да, Васкес, книга. И он хотел, чтобы эту книгу написали вы. Верней сказать, он хотел, чтобы благодаря вашей книге достоянием общественности стали его идеи. Его теория заговора, в результате которого погиб Гайтан. Он был одержим этим сюжетом и вертел его всю жизнь так и эдак, в точности как до этого мой отец. С той лишь разницей, что для отца это была игра. Игра всерьез, но все же игра от начала до конца.

Те же самые слова, что звучали девять лет назад. У меня неважная память на лица и на имена, но зато отменная – на слова, на их порядок, их ритм и потаенную музыку. Все это Бенавидес произносил в тот вечер, когда показал мне позвонок Гайтана.

– У меня не хватает воображения представить себе, что же происходило в эти годы. Карбальо не доверяет мне, но ведь он же никому не доверяет. И ничего не меняется от того, что он был своим человеком у меня в доме, другом семьи и так часто бывал у нас. Значительная часть его жизни остается для меня во тьме. Что-то, наверно, случилось с ним за эти годы – что-то он, должно быть, обнаружил, на что-то наткнулся. Не знаю, не могу выстроить события в хронологическом порядке или просто в логической последовательности. Однако вот какое примечательное совпадение – кража произошла как раз после того, как я решил вернуть эти предметы государству. Точнее – после того, как объявил об этом в кругу семьи. И к тому моменту, когда все пошли спать, решение уже было принято – окончательное и бесповоротное: искать контакты и связи, чтобы возвратить экспонаты миру и попытаться выставить их в каком-нибудь музее, где им самое место. И немедленно явились воры. Не много ли совпадений? Я в это не верю, зато верю в то, что Карбальо пронюхал о нашем решении и принял встречное – предотвратить его. Не знаю, как он узнал, фантазии не хватает представить. Однако это объяснение – самое простое. А мой опыт и супружеская жизнь научили меня – если есть простое объяснение, лучше не искать сложного.

– Да нет, Франсиско, – сказал я. – Вы как раз даете объяснение наисложнейшее. А простое – списать все на обычных жуликов.

Бенавидес не слышал меня или сделал вид, что не слышит.

– Теперь вопрос стоит так: что делать? Что нам предпринять, чтобы вернуть похищенное? Допустим в порядке дискуссии, что вещи находятся не у Карбальо. Как подтвердить эту гипотезу? Он не перестал бывать у меня в доме, Васкес. Со дня ограбления его отношение ко мне и моим домашним не изменилось. Я, естественно, даже не упомянул об этом происшествии, потому что не хотел, чтобы он знал об отцовском наследии. Не хотел признаваться, что оно столько лет хранилось у меня. Однако теперь, когда возникли подозрения, я вспоминаю, сколько раз приглашал его на обед или в гости. И никогда, Васкес, ни разу он ничем не выдал себя. Ему бы в покер играть! Ни один мускул, что называется, не дрогнул на лице. Бог знает, сколько раз он сидел у нас в столовой и говорил о Гайтане и о Кеннеди, о совпадениях, которые заметил между этими убийствами, и вел себя в точности так же, как и до ограбления. А я чувствовал себя виноватым, потому что теперь, после ограбления, он этого позвонка никогда не увидит. Я, конечно, и не думал показывать его Карбальо, но после кражи дело было уже не в том, что я не хотел, а в том, что не мог. И от этого мне было тяжко, словно я чего-то лишил его, что-то отнял. Я – его – чего-то лишил! Ну, не смешно ли?! Какая ирония судьбы, а? Я сижу и слушаю его разглагольствования о Гайтане, и чувствую неловкость, что лишил его настоящего удовлетворения – пусть он о нем и не подозревает, – а он знает, что вернется домой к позвонку, что он сможет смотреть на него, сможет использовать в собственных целях, о которых мы и понятия не имеем. И внесет его в доказательную базу своей теории заговора, в досье своей паранойи!

– В том случае, если он у него.