Нетороплив наш тлен

Сперва Ной недоумевал, но быстро понял, что такого поворота событий и стоило ожидать, и, возможно, подсознательно он был к этому готов. Чувство, что он актер, играющий в фильме, усилилось до предела, но одновременно Ной осознавал, что находится в реальности, по крайней мере в той ее версии, в которой он пребывал уже второй день подряд. Петля на шее была настоящей и затянутой настолько туго, что мешала дышать, даже будучи отстрелянной от веревки. И в то же время что-то во всем этом было не так, словно все чувства обострились и стали невероятно яркими.

Человек в черном направил ружье на трясущегося от страха священника.

— Развяжи его, падре.

Голос человека в черном показался Ною знакомым, но он не мог понять почему. Нахмурившись, Ной посмотрел спасителю в глаза — лишь часть его лица виднелась над черной банданой. Глаз незнакомца Ной не узнал.

Священник вытащил из кармана складной нож и перерезал веревку. Ной первым делом ослабил петлю и стянул ее с шеи.

Человек в черном винтовкой указал на свободную лошадь.

— Садись, Ной. Нужно ехать.

Ной нахмурился.

— Кто ты?

— Нет времени. Забирайся на проклятую лошадь!

Вздохнув, Ной подошел к краю платформы и хмуро посмотрел на коня. Мелькнула мысль прыгнуть с платформы прямо в седло — он часто видел такое в фильмах, — но слабость все еще давала о себе знать, к тому же он не был каскадером. Спустившись с лестницы, Ной осторожно вдел ногу в стремя и забрался на лошадь.

Они покинули Затерянную Адскую Милю, окутанные облаком пыли.

На безопасном расстоянии от города мужчины перешли с галопа на легкую рысь. Ной снова попытался выведать хоть что-нибудь у своего спасителя.

— Серьезно, кто ты, черт возьми? Куда мы едем? И почему ты спас меня? Конечно, я благодарен, не подумай обратного, но я не понимаю.

Человек в черном смотрел прямо перед собой и ответил все тем же знакомым голосом:

— Не важно. Ты возобновил путешествие, и это главное. Времени мало, Ной. Меньше, чем ты думаешь.

Больше он ничего не сказал, а Ной и не хотел продолжать разговор с человеком в черном, ощутив поселившееся глубоко внутри беспокойство.

Наконец он узнал голос.

48.

Время тянулось, будто резиновое. Прошло уже несколько дней с тех пор, как Ной покинул Затерянную Адскую Милю, и наконец наступил переломный момент. Возможно, прошло даже больше пары дней, неделя или около того. В тот день, когда это случилось, первым, что увидел Ной, открыв глаза, было голубое небо. Он и забыл, когда в последний раз видел его таким.

Но Ной не почувствовал ни облегчения, ни восторга. Он проснулся от мучительной боли, худшей из тех, что испытывал за время утренних похмелий. Желудок словно горел, ноги сводило сильной судорогой. Желчь подступила к горлу, и Ной, поперхнувшись, закашлялся. Он лежал на спине, потому желчь пошла обратно в желудок, кашель стал сильнее. В панике Ной осознал, что вот-вот захлебнется собственной рвотой. В голове промелькнул образ, оставшийся в памяти с другого утра, еще до начала апокалипсиса, и паника разгорелась с новой силой.

Из последних сил он заставил себя повернуться на бок. Судороги не ослабли, а усилия лишь удвоили боль. От отчаяния хотелось кричать. Слезы застилали глаза, когда он вцепился ногтями в асфальт и перевернулся на живот. Собрав остаток сил и помогая себе трясущимися руками, Ной встал на четвереньки и был вознагражден еще более мучительной агонией. Тело, казалось, вот-вот должно было отказать, но инстинкт выживания продолжал работать. Думая лишь о том, как избавиться от комка в горле, Ной закашлялся сильнее и начал колотить себя по груди. Он исхудал и ослаб из-за того, что плохо питался последние недели. Боль от ударов была почти невыносимой, но Ной продолжал бить, потому что альтернативой была смерть.

В конце концов, когда он был уверен, что вот-вот умрет, комок исчез, и Ной с хрипом втянул воздух. Разрыдавшись от облегчения, он понял, что не сможет долго продержаться. Ной снова собрался с силами, приподнялся, откинулся назад и вскрикнул, ударившись спиной о бетонный разделитель. Продолжая дрожать, он вцепился в ноги и принялся массировать их, пытаясь унять судороги. Минула целая вечность, прежде чем боль начала стихать, и Ной вновь расплакался от облегчения.

Слезы хлынули в два ручья, когда он закрыл глаза руками. Тело содрогалось от душевных страданий, и ничто не могло остановить мучительное излияние. Ной даже не знал, почему плачет. Должно быть, виной тому было сочетание утраты, истощения и жалости к себе.