Нэцах

— Ну что, как там они поют: это есть наш последний и решительный бой? — Ирод достал из-за шкафа увесистый полотняный пояс со многими кармашками, в каждый из которых была вставлена пластина тротила, примерно пятьдесят грамм, — это адское изобретение его ликвидатора. Еще в 1943 году они сделали пробный экземпляр. Была задумка — накачав какого-нибудь офицера какой-нибудь отравой, запустить его в штаб или ресторан. Взрыватель был химический, рассчитанный на пять минут задержки. Но по разным причинам пояс не нашел своего применения. В 1944-м, планируя отъезд, Ирод на всякий случай решил взять его с собой и приказал поменять время задержки взрывателя на тридцать секунд. Но пояс снова не понадобился. А вот сегодня, похоже, пришел его час. Под свободным пиджаком ничего не было видно, взрыватель находился под правым локтем.

«Главное — самому случайно не сломать ампулу раньше времени, а то взлечу на небеса, так и не поняв, какая мне судьба уготована», — усмехнулся про себя Василий Петрович.

Страха не было совсем и, надев полотняную сорочку с отложным воротником, в который была зашита ампула с ядом, он снова усмехнулся: «Ну вот, волею провидения у меня есть реальный шанс стать ликвидатором. А хороший выйдет фейерверк — на мне больше шести килограммов тротила будет… Во рванет-то…»

Беседа у начотдела сложилась достаточно конструктивно. Он сразу честно предупредил: проверка продолжается, потребуется не раз и не два давать пояснения и всякого рода справки, но есть более важные дела на сегодня, нужно срочно восстанавливать, а точнее заново организовывать работу агентурного отдела. Тщательно проверить и задокументировать деятельность тех агентов, кто оставался на подпольной работе. Восстановить архив и активно выявлять всех, кто сотрудничал с врагом — в той или иной степени. Война еще не окончена, и в городе крайне неспокойная оперативная обстановка. Честно сказал, что восстановить Василия Петровича в прежней должности до окончания проверки нет возможности, а вот зачислить его в штат как вольнонаемного — в канцелярию или архив — Москва дала добро.

— Я готов служить Родине в любом месте и на любой должности! Я согласен! — ни секунды не раздумывая, вскакивая, по-военному отрапортовал Ирод.

— Очень хорошо. Сегодня же доложу в Москву о нашем разговоре. Выбирайте — канцелярия или архив, повторю: временно, конечно, просто надо вас как-то к службе приписать. Паек, денежное и вещевое довольствие — все по норме прежней вашей должности.

— Тогда по возможности попрошу туда, где меньше людей в кабинете. В идеале — никого. Моя работа не терпит шума, — пояснил Василий Петрович.

— Понимаю, — кивнул начотдела, — сделаю что смогу, но на первых порах придется делить кабинет с двумя лейтенантами. Это ненадолго, они прикомандированы для оказания помощи из действующей армии на три месяца, скоро вернутся в свою часть. Кабинет номер два, я распоряжусь, чтобы освободили угол и поставили стол для вас. Новое удостоверение вам оформят завтра с утра. Жду вас к 8.00. До свидания, — сухо попрощавшись, начотдела склонился к бумагам.

Правду сказать, Ирод был благодарен за то, что начальник воздержался от прощального рукопожатия — впервые в жизни он почувствовал, как сильно взмок и как его вечно сухие ладони стали мокрыми, как будто он только что вымыл их под краном. «Что, страшно?» — спросил он сам себя, усмехнувшись.

Утро началось с сюрприза из разряда «ну надо же…» — кабинет № 2 оказался тем самым, где над ним издевался лейтенант-следователь, да и сам лейтенант имелся в наличии. Увидев Ирода, которому освободили самый светлый угол в комнате — у окна, там, где раньше стоял его стол, лейтенант замер, потом попытался приподняться из-за стола, потом сел и опять привстал, не зная, что можно, а чего нельзя делать…

— Здравия желаю, я — Василий Петрович, — сухо поприветствовал соседей по комнате Ирод. — Знакомиться предлагаю по ходу работы, дел у всех много.

С этими словами он сел за стол и углубился в бумаги, которые аккуратными стопками были сложены на столе. Работы было действительно много — доносы, заявления, отчеты, циркуляры и много-много других документов требовали систематизации и каких-то решений, и Василий Петрович погрузился в процесс.

Прошла неделя. За это время лейтенанты фактически поступили в его распоряжение: бегали с проверками, вели допросы и дознания, писали отчеты и… тихо ненавидели своего непонятного начальника. Как они ни пытались вызвать его на откровенный разговор, ничего у них не вышло. Водку он не пил, в застольях не участвовал, пролетарскому чаю предпочитал кофе, который сам себе варил на трофейной походной немецкой спиртовке. Зато запах настоящего кофе привлекал в их кабинет весь горотдел, а так как Василий Петрович, несмотря на все намеки, никого не угощал, кабинетная неприязнь стала всеобщей. Но он просто не замечал этого.