Нэцах

В воскресенье Нилке некуда было деваться. В полном доме с молчащей мамой находиться невозможно. Пойти к Нельке — так увидит запухшие глаза и пристанет с расспросами. Нилка вздохнула и поехала в город. Она ходила до темноты, а потом замерзла и оглянулась. Вечерело. Подмораживало. Прохожих почти нет. И только из приоткрытой двери церкви на Преображенской — Советской армии пробивается свет. Нилка тайком оглянулась — никого. И шмыгнула в храм.

Там тоже было пусто. Дремала за свечным ящиком какая-то бабка, другая, спиной к ней, на коленях отковыривала оплывший воск с латунного блестящего подсвечника. Нилка шмыгнула влево, забилась в темный закуток, почти напротив поминального распятия. Хоть бы не увидели в церкви. Хотя куда уже дальше падать? Жизнь была закончена, сломана, испорчена навсегда и бесповоротно. Она думала о медицинском кабинете и обжигающем холоде гинекологического кресла и лязганье инструментов, падающих в лоток после осмотра. Этот запах медикаментов и унизительный пыточный металлический пронизывающий холод… Женя притащила ее туда год назад — пытаясь узнать, почему в восемнадцать лет все нет месячных…

— Папочка… — беззвучно плакала Нила, — папочка, ты же на небе? Папочка, туда же всех наших солдат берут… И бабушка Ирочка… помогите…

Она плакала и смотрела на свечи. Свечное пламя через слезы сливались в мерцающую солнечную морскую рябь и так же покачивались. Пахло ладаном… Нилу мутило от слез, от страха, от этого удушливо-сладкого церковного запаха.

— Помогите мне… Бабушка-а-а, па-а-па-а…

Она осела на лавочку и привалилась лбом к сыроватой стене храма. Она повторяла как молитву: помогите, помогите… пока не обессилила от слез. Потом поднялась, неловко кивнула в разные стороны иконам. И вышла. На улице было холодно, но ветер утих. Нила брела по Советской армии вдоль трамвайных рельс, периодически утирая платочком распухший и растертый нос… Прошла Привоз и, уже завернув на Мизикевича, она вдруг поняла, что весь этот кромешный ужас, который грыз и царапал ее круглосуточно изнутри, вильнул хвостом и свернулся калачиком. Какая-то благостная тишина разливалась в груди, голове, животе, как будто кто-то добрый включил свет и выгнал роящиеся мысли. Когда Нила, ровно дыша, поднялась по чугунной лестнице и толкнула дверь в квартиру, она уже точно знала — никакой чистки. Она будет рожать. А отец? А что отец? Найдет отца.

Мои глаза!

Даже паническое обожание своей супруги не могло остановить Котькин кобелиный характер.

— Вы слышали? — задыхаясь от хохота, к начальнику цеха ввалился мастер участка. — Там Беззуб поспорил с Валеркой маляром на четвертак, что зайдет к бабам в душевую и они его не побьют.

— И что?

— Смена через десять минут заканчивается. Замажем, что он огребет еще на пороге? Дай бог, шоб без переломов. Там смена лютая.

— Та иди ты! — Начальник цеха нахмурился. Он, в отличие от мастера, помнил довоенные похождения Константина Ивановича. — Иди уже, посмотри. Потом доложишь.

Котькин план был гениально простым, но не без театральных спецэффектов. Получив достаточно свидетелей, он переоделся в рабочую робу, а затем подволок поближе к дверям ведро с побелкой. Мел с водой по цвету и консистенции не отличается от извести. Котька бухнул ведро на голову и выскочил во двор.

— Па-магитяя! Жжет! — орал он, вламываясь в душевую. — Спасите! Вода! Вода! Известь опрокинули, су-у-ки… глаза мои… а-а-а…

Под визги теток из инструментальных цехов, малярщиц и крановщиц Котька топал по душевой, заодно хватая всех, кто попадал под руку. Девахи помоложе визжали и прятались, сердобольные дамы постарше быстро заволокли Котьку под душ и спасли, не думая о своей наготе. «Бедолагу» отмыли, выдали полотенце и под руки вывели из душевой с наказом бежать в санчасть.

Котька, хлюпая водой в ботинках, весь в потеках побелки и лучах славы, зашел под аплодисменты в мужскую раздевалку.

— Ах ты ж гад хитрожопый! — возмущался Валерка. — Всех баба перещупал, так еще и денег хочет!

— Плати давай, — ухмыльнулся Котька.

— А если Зинка твоя не дай бог узнает? — прищурился Валерка.

— Только попробуй! — загудели мужики. — Все по чесноку! Плати! Он выиграл!

Котька взял деньги.

— Ой, вы не представляете, как же трудно. Я там так насмотрелся и натрогался, шо как теперь до дома дойти и до ночи дотерпеть? Полная хата народу, а Зина в сарай не пойдет. Ой, трудные деньги какие!

Начальник цеха, выслушав красочный отчет, хмыкнул:

— Красава! Вот я даже не сомневался. И кстати, ты Котьке передай — если поход повторится, не видать ему комнаты как своих ушей.

Завтра слабó?

Юность похожа на одесское небо — после проливного дождя через час снова солнце и жара. И Нила, нарыдавшись накануне, с утра как будто забыла обо всех своих страшных тяготах, отключилась и радостно болтала с подругой Нелечкой:

— Ну что? Как дела? Как работа? Кавалера не завела?

— Да где ж нормального возьмешь, — вздохнула Нелли. — Кстати, Нилка, там этот твой воздыхатель опять в увольнительной! Помнишь еще Канавского? Ну тот военный? — Нелли толкнула Нилу в бок. — В кино зовет. Может, пойдем?