Читаем Нэцах полностью

— Как вы мне надоели! У вас чуть что — курсанты. Они вам что, в борщ насрали? Не ходите к ним — не нарветесь. Или тебя свои за косяки на перо посадили, а ты теперь выгораживаешь? Знаешь, кто конкретно? Как зовут? Ладно поищем.

Следователь на всякий случай заглянет к Валентине:

— Что там за мореман у тебя нарисовался?

— Я не знаю. В клуб пришел. Потанцевали пару раз. Вызвался проводить, а там хулиганы выскочили — бить его начали, я домой убежала.

— Вот молодец! Настоящая комсомолка.

— Я не комсомолка, — огрызнется Валя, — меня не приняли, я ж в оккупации была в семь лет. Неблагонадежная.

— Поговори мне тут! Как морячка звали?

— Андрюша, — покраснеет Валя. — Фамилию не знаю.

— Факультет?

— Тоже не знаю. Мы про это не успели…

Следователь сплюнул — иди ищи там этого Андрюшу. Через два дня Валечка срочно уедет лечиться от слабых легких в Ялтинский санаторий. И останется в Крыму.

Вайнштейн, сидя в конторе, водил по костяшкам счетов, что-то прикидывая… Быть отцом окажется очень дорогим удовольствием. Санаторий и подъемные на пару месяцев для этой дуры плюс помощь родителям — круглая, однако вышла сумма…

Служу Советскому Союзу

Вовка Косько по кличке Шнобель однозначно пошел в мамину породу, а точнее — был больше похож на неприкаянного дядю Котю, чем на своего педантичного красивого отца или отчаянно гордую стальную мать. Рос он уличным бурьяном — после смутного смазанного довоенного детства по гарнизонам и поездам он пережил войну и дальше оставался предоставленным самому себе. И улице. Мать работала, часто прикрывая усталостью какое-то равнодушие к детям — и если Нилка не оправдала ее великих надежд и родилась девочкой, то Вовка подзадержался на пару недель и родился позже Анькиного первенца и поэтому тоже не стал воплощением лучшего мужчины на свете — ее отца, Ивана Беззуба. Вовке было все равно. Его не трогали, и он старался не привлекать к себе дополнительного внимания. После трудотерапии на «Январке» у дяди Коти Вовка понял, что не хочет никаких научных высот, и уважаемой рабочей специальности ему вполне хватит. Так в пятнадцать он пойдет в ремесленное училище, которое, помимо хлебной профессии, давало койку в общежитии, форму и обувку. Ну и треть самых толковых уличных корешей оказалась там же.

Как и положено, в восемнадцать Вовке пришла повестка в армию. И он пошел, а так как учился на автослесаря и разбирался в моторах, то чудесным образом был отправлен служить в Группу советских тогда еще официально оккупационных войск в Германию. Вовка был похож на Женю своей отрешенностью по отношению к семье, при том, что строго соблюдал «протокольные семейные традиции» — поэтому ко всем праздникам мать, сестра и племянница получали красивые немецкие открытки с нейтрально-цветочным сюжетом и традиционным пожеланием крепкого здоровья и успехов в светлый день — Рождения, годовщины Октября, Первомая и Нового года. О себе не писал ничего. Нилка хранила все открытки и, получив очередную, расхохоталась:

— Такое чувство, что он купил оптом пачку одинаковых карточек и сразу все подписал, а теперь вставляет только имена и даты.

<p>1953</p>

— Мамочка! Сталин умер! — Рыдающая Полечка бросилась к Нюсе, которая, тяжело дыша, зашла в дом. — По радио передали: Иосиф Виссаарионович умер!!

— И что? — пытаясь отдышаться, Нюся присела на стул у порога, привалив к ноге полную кошелку овощей.

Анечка младшая заплакала:

— Мама, а как же мы теперь жить будем? Как жить теперь без Сталина?

— Как жить?! Ха… — Нюся Голомбиевская только открыла рот, но Полиночка бросилась с ней с выставленными вперед ладонями:

— Не смей! Не смей ничего говорить! Слышишь! Нас посадят! Не смей!

Нюся презрительно посмотрела на дочь:

— Да кому мы нужны! Тем более теперь не посадят. Подох наконец-то!

— Мама, замолчи!

— Ню-ю-ся-я! — орала снизу Ривка. — Ню-юся, ходи до меня! Такие новости! Я к тебе не дойду.

Нюся свесилась с галереи:

— Я не пойду — я только домой дошкрябала, так кричи!

— И шо, я скорбеть и поминать товарища Сталина через балкон буду? Ползи обратно! И закуску захвати!

— А шоб тебе! Тебе лишь бы выпить! Иду уже! — Нюся повернется к дочери и внучке: — Всё! Вы пока тут плачьте, а я до Ривки — скорбеть будем по-стариковски.

— Знаю я ваше «скорбеть»! — поджала губы Полиночка. — Мама, тебя нельзя столько пить. У тебя сахар.

— Ну хоть у кого-то в этом дворе сахара с избытком. Жаль, из него гнать нельзя, — Нюська подмигнет внучке и начнет спуск.

Мадам Голомбиевская переживет генералиссимуса всего на три месяца. По дворовой традиции они пропустят с Ривой и Аськой вечером по стаканчику, обсудят последние хуторские и столичные новости. А утром Нюся не проснется.

— Семьдесят восемь… такая молодая. И смерть хорошая, легкая, и с Фирой там ржете, небось, уже, как кобылы Гедалины… И Гедаля мой… Господи, забери меня к ним… — причитала на похоронах Рива, — одна я осталась…

<p>Седина в бороду</p>
Перейти на страницу:

Все книги серии Одесская сага

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза