Нецелованный странник

Иуда всегда помнил эти слова деда. И сегодня он, тридцатилетний уже мужчина, стоя один в окружении больших спелых гроздей и готовый к сбору нового урожая, думал о жизни, о судьбе, о своём предназначении. Семью он так и не завёл. Не получилось. Не встретил ту единственную Рахиль18 или Ревекку19, образ которой ещё с детско-отроческих лет прочно сложился в его сознании, как образ женщины-спутницы, женщины-друга, женщины-матери, сопутствующей героям из рассказов деда. А быть похожим на них он мечтал, стремился ещё сызмальства Дом его был пуст и холоден. Он служил только местом ночного отдыха после дневных трудов и поэтому не представлял для Иуды особой ценности. Но виноградник он таки сохранил, проводя с ним всё дневное время, разговаривая с ним во время работы, делясь радостями и огорчениями, потерями и победами, которые, впрочем, и связаны-то были неизменно с ним же, с виноградником. И так уж сложилось, что лоза эта заняла в жизни Иуды даже не главное место, она БЫЛА ею. А больше в жизни Иуды ничего не было.

Но сегодня, сейчас, приступая к сбору нового урожая, Иуда вдруг задумался, так ли он живёт, для того ли он родился на свет Божий, об этом ли мечтал, грезил в детских тогда ещё фантазиях, увлечённо слушая рассказы деда? Он размышлял, стоя посреди виноградника, не трогаясь с места и не приступая к работе, и чувствовал, как огромная, холодная и чёрная, словно зимнее ночное небо жаба отчаяния неотступно проникает в его душу и постепенно овладевает, … нет, уже овладела ею полностью.

– Иди за мной, – услышал он вдруг сквозь плотную стену задумчивости.

Иуда поднял глаза и увидел на дороге в Кану, что бежала мимо его виноградника, с десяток человек – странников, судя по их одеждам и дорожным сумкам на плечах. Основная группа уже прошла мимо, о чём-то увлечённо беседуя и даже, может быть, споря, а один, высокий, статный, красивый мужчина задержался на обочине, в том самом месте, где как раз начинался виноградник Иуды. Человек спокойно, но пристально смотрел в его сторону. Он, казалось, почти ничем не отличался от остальных своих спутников – ни одеждой, ни возрастом, ни знатностью происхождения. Так выглядят практически все странники, путешествующие в большом количестве из разных концов Иудеи в Иерусалим, да и не только из Иудеи. Но ЭТОТ чем-то выделялся из всех. Нельзя было определённо сказать чем, но чем-то Этот Человек сразу же, с первых мгновений привлёк к себе всё внимание Иуды, поразил его, завладел мыслями, сердцем, всем его существом. От чёрной холодной жабы не осталось и следа.

– Оставь всё и следуй за мной.

На этот раз над самым ухом Иуда услышал тихий, но повелительный голос. И хотя этот голос, так как он прозвучал, не мог, казалось, покрыть расстояния между Странником и виноградарем, да и рта своего – Иуда мог бы поклясться в этом – Человек не открывал. Всё это в тот момент ничуть не удивляло, казалось, что так и должно было случиться. Иуда бросил на землю нож для срезания виноградной кисти и, не разбирая дороги, ломая и топча на ходу лозу, послушно двинулся вслед за Странником. Как и было предсказано дедом, здесь, на винограднике он встретил свою судьбу.

Садись и ничего не бойся

Старый митрополит20 медленно просыпался, нехотя возвращаясь из сновиденческого забытья в реальность суетной жизни, оставляя по ту сторону сознания пыльную дорогу Иудеи с удаляющимся по ней виноградарем. Он часто видел этот сон, с тех самых пор, когда ещё отроком, только научившись читать и писать, прочёл первую в своей жизни книгу – Евангелие от Луки. Он и читать-то учился, можно сказать, по Библии. И хотя в Ладомировской21 сельской школе в его руки попадались и другие тома, буклеты, брошюры, но это только так, для урока. Настоящую же грамоту ему подарила ЭТА книга – Книга Священного Писания Православных Христиан. Ещё тогда, впервые прочитав Евангелие, он задался вопросом: почему же предал Иуда? Почему не шпион какой-нибудь, хитростью и обманом проникший внутрь первой христианской общины? Почему не явный враг, тайно ненавидящий Христа и ожидающий только момента, удобного и беспроигрышного? Почему не кто-то из язычников, коих в тогдашней Иудее развелось в превеликом множестве, и которые подозревали всех и вся в заговоре против великого кесаря? Ещё тогда в юной головке возникло недоумение – как мог Иуда предать Того, Кого любил всем сердцем? С Кем исходил не одну тысячу километров по пыльным дорогам Иудеи и Галилеи? Чьим именем он, Иуда, САМ исцелял больных и увечных? Кого, в конце концов, так долго ожидал вместе со всем своим народом, свято веря в обетование?

Тогда он так и не нашёл ответа, доверившись со всей детской искренностью и простодушием Слову Писания. Вопрос до времени был снят. Но мысль осталась, затаилась в самых глубоких и тёмных уголках сознания, время от времени всплывая на поверхность, заталкивалась твёрдой христианской волей обратно, хоронилась там, чтобы однажды снова всплыть упрямой навязчивой идеей. Он начал видеть сны, с завидным постоянством и всё на одну и ту же тему.