Нецелованный странник

Красная армия уже подходила к Ладомирову, её передовые отряды уже вошли в него, в самом конце улицы, пересекающей всё село от околицы до околицы, уже показались в облаке густой серой пыли башни танков с сидящими на них красноармейцами. Шестнадцатилетний послушник Василий в стареньком подрясничке стоял посреди улицы с Евангелием и парой других книг подмышкой и ожидал решения своей судьбы. На что он надеялся? На что рассчитывал? Он знал, что его юный возраст не остановит комиссаров, и, скорее всего, его ожидает незавидная участь. Так и не увидит он России, так и не войдёт победителем в Москву, так и не возведёт настоящего, истинного предстоятеля Русской Церкви на Священный Патриарший Престол, оскверняемый ныне сталинским выскочкой-назначенцем. Неужели всё так и кончится? Для того ли он родился на свет Божий, об этом ли мечтал, грезил в детстве, увлечённо слушая рассказы отца Виталия? Он закрыл глаза, стоя посреди пыльной сельской дороги и не трогаясь с места. Он чувствовал, как огромная, холодная и чёрная, словно зимнее ночное небо жаба отчаяния неотступно проникает в его душу и постепенно овладевает ею. «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного», – прошептали смиренно уста, а сознание готовилось к худшему, утешаясь тихой, едва заметной радостью потерпеть за Господа.

– Ничего не бойся, – услышал он вдруг над самым ухом голос, выводящий его из молитвенной отрешённости. Василий открыл глаза и увидел, как перед самым носом советской танковой колонны, откуда-то из настежь распахнутых ворот одного из ладомировских дворов неожиданно вынырнул мотоциклист и стрелой, разрезая собой воздух надвое, помчался в его сторону с развевающейся на ветру наметкой монашеского клобука. Он приближался быстро, настолько, что, казалось, само время притормозило немного, пропуская его вперёд. Но для Василия эти мгновения вытянулись в целую вечность.

– Быстро садись и ничего не бойся, – спокойно, будто приглашая оторопевшего от неожиданности юношу на простую увеселительную прогулку, проговорил отец Виталий, резко останавливаясь сантиметрах в тридцати от него.

И чуть только Василий успел запрыгнуть на мотоцикл, тот понёсся птицей, в один миг, казалось, преодолевая огромные расстояния, прочь от так ничего и не понявших красноармейцев. Помчался навстречу вновь обретаемой мечте.

Выбери меня

Дни и недели понеслись нескончаемой чередой событий, из тех, что надолго, если не навсегда, оставляют след в памяти и душе. Не то что бы события эти были насыщены праздничным, карнавальным весельем, или ратными подвигами, возвышающими самосознание до высоты легендарных героев древности, воспетых в сказаниях и запечатленных в Законе. Не было в них и шумных застолий, что изобилуют диковинными яствами и неиссякаемыми потоками будоражащих кровь и веселящих сердце винных рек. Напротив, внешне всё было весьма прозаично и обыденно. Кочующая по пыльным дорогам Иудеи и Галилеи небольшая группа странников ничем не выделялась среди множества других таких же групп. Это были простые рыбаки, обычные люди, в большинстве даже не знавшие грамоты, которые оставили свой не то чтобы очень уж доходный, но исправно кормящий их семьи промысел. Они пустились в нескончаемый путь, полный лишений и испытаний, обрекающий их глотать дорожную пыль, не имея ни крова, ни пристанища, удовлетворять жажду и голод тем лишь, что подадут им добрые люди. Словно нищие побирушки, право. И в такую группу Иуда влился легко и свободно, будто знал этих людей всю жизнь. Почему? Зачем? Что заставило этих добропорядочных и законопослушных мужей в одночасье бросить всё – свои дома, семьи, занятия – и пуститься в бродяжничество? Да ещё с такими счастливыми выражениями на почерневших от палящего солнца и шального ветра лицах, будто в эдаком образе жизни скрывалось нечто великое, нечто удивительное, со своим сокрытым от постороннего глаза достоинством. Иуда никогда не задавался этими вопросами. Он знал, вернее, чувствовал ответ. Потому и сам, так же в одночасье, оказался одним из них, напрочь позабыв о винограднике, о доме, о наставлениях любимого деда.