Нецензурное убийство

…тренние часы имела место перестрелка на окраине Люблина, которая завершилась лихими автогонками по улицам города. Полицейский автомобиль с воем сирены пересек Варшавскую заставу и устремился в погоню за бандитами по шоссе на Наленчув и Казимеж Дольный. Как выяснилось, преступники удрали на «Пежо 201», который перед этим угнали у известного в Люблине юриста, представителя Товарищества промышленников Станислава Леннерта. А тот, отправившись рано утром пешком на условленную встречу в конторе одной из фабрик в предместье Пяски, узнал свою собственность, выезжающую из-за ближайшего здания. Пытаясь вернуть похищенное авто, он подстрелил одного бандита из револьвера, а другого нокаутировал метким боксерским ударом и сдал в полубессознательном состоянии в руки властей. Полицейские искренне поблагодарили пана Леннерта за отвагу и неколебимую позицию, а нам удалось из неофициальных источников узнать, что пан адвокат в молодые годы был вице-чемпионом округа по боксу и занимается этим истинно мужским видом спорта по сей день. Как выяснил…

— Люблин на связи, как вы просили, — сказал железнодорожник, но Зыга нетерпеливо отмахнулся, чтобы не мешал.

…Это был телефонный репортаж нашего корреспондента, командированного в Люблин, напоминаем, в связи с загадочным убийством местного журналиста. Говорит Польское Радио Варшава. Через несколько секунд — музыкальная пятнадцатиминутка со скрипичным трио и…

— Езус Мария! — покачал головой железнодорожник. — Ну и дела!

Мачеевский ничего не сказал. Папироса погасла у него во рту.

* * *

Зыга вошел в кабинет коменданта, перечитывая рапорт Томашчика. У него не было сомнений, что одну копию уже вертел в своих коротких пухлых пальцах староста Сальвич, а другие — редакторы газет. Так возникла официальная версия событий минувшей недели. А люди — они всего лишь люди, и больше верят первой новости, чем второй. Тем более что вторая была бы куда как более запутанная…

Мачеевский упрекал себя в том, что недооценил этого пройдоху из бывшей политической полиции. На что он рассчитывал? Что прикрикнет на Томашчика, и тот испугается? А добился только того, что, пока он подставлялся под пули и чуть было не сдох в канаве, всё уже успели разыграть с благословения заинтересованных учреждений и Польского радио. Леннерт стал героем, а несчастный идиот Гайец — психопатическим политическим убийцей, провинциальным Элигиушем Невядомским[64], у которого тараканы в голове. Это звучало логично и подходило всем: журналистам, потому что придавало повседневной грязи прямо-таки кинематографический глянец, а староству — потому что было политически грамотно.

— Вот и вы, — кивнул старший комиссар Собочинский.

— Прошу прощения, пан комендант. Я хотел как можно быстрее отправить в Варшаву отпечатки убитого шефа банды. В нашей коллекции таких нет. Ну и его многочисленные фамилии. У нас он не был отмечен, — добавил Мачеевский.

— Садитесь, пожалуйста.

Не глядя на Томашчика, Зыга занял место напротив него. Политический следователь откашлялся и педантично выровнял стопку бумаг перед собой.

— Как я уже говорил пану коменданту, считаю своим долгом сделать заявление относительно последних событий. Не знаю, должен ли младший комиссар Мачеевский… — он нервно поправил очки, — присутствовать…

— Пан младший комиссар Мачеевский должен присутствовать. Особенно — пан младший комиссар Мачеевский, — подчеркнул Собочинский. — Ему не хватило времени написать формальный рапорт, а потому тем более он должен высказаться.

Томашчик снова откашлялся.

Зыге очень хотелось спросить, не болит ли у того горло, но он сдержался. Скрестил руки на груди и слушал.