Нетуристический Нижний

— Ну… существа такие, — пожала плечами Алиса. — Раньше у них даже клана своего не было, они просто бродили тут и там, питались обрывками эмоций, которые воровали у людей и других, побирались, выпрашивали.

Остановившись прямо посреди тротуара, девушка продекламировала:

Недотыкомка серая

Всё вокруг меня вьётся да вертится, —

То не Лихо ль со мною очертится

Во единый погибельный круг?[1]

— Их никто всерьёз не воспринимал, потому что они были слабыми. И вообще, на нашей стороне их давили, чтобы не плодились. А потом, когда проход на эту сторону закрылся, они стали сильнее, свой клан организовали. Никто им больше не мешал попрошайничать.

— А ты говорила, что никто не может перейти через границу, — укоризненно ответил Птицын.

— Они и не могут. Но они чуют людей. Очень хорошо чуют. Могут находиться рядом с ними, даже оставаясь на нашей стороне, могут забирать немного сил, немного злобы, немного обиды… ну, всякого в общем. А самые сильные могут даже управлять оттуда теми, кто хорошо восприимчив. Твой шеф даже не запомнил того, что тебе говорил, ты же понял уже. Это говорил недотыкомка.

— Хочешь сказать, это недотыкомки закрыли проход? Чтобы им никто не мешал кормиться с людей?

— Да, и чтобы остальных ослабить. Раньше обе стороны постоянно взаимодействовали. По чуть-чуть, незаметно, но польза обеим сторонам от этого была существенная. А когда закрылся проход, доступ на эту сторону остался только у недотыкомок. Они ведь не только эмоции отсюда тащат. Идеи, знания, всякое такое. Сами не пользуются, нет у них талантов, но продавать другим могут. И уж поверь, популярностью их товар пользуется бешеной. А теперь ты им, получается, конкурент.

— Он ещё сказал, что может забрать у меня способность к переходу, — напомнил Птицын. Вот этот момент его на самом деле беспокоил. То, чем его хотели купить, парень воспринял как угрозу.

Алиса немного подумала, глядя в небо:

— Я не знаю, что сказать, — подытожила девушка, — Я ведь даже не знала, что проход закрылся не сам собой, а стараниями клана серых. Может, и дар твой забрать смогут. Хотя я о таком никогда не слышала. Это ведь не инструмент, это часть твоей души. Проводник — это ты и есть. Чтобы перестать быть проводником, тебе нужно перестать быть собой или перестать быть. Не знаю, Валерий. Но предлагаю пока держаться от них подальше. Давай уйдём отсюда. На той стороне эти места как раз их территория, они здесь особенно сильны.

«А ещё нам надо, чтобы все остальные знали, что возможность перехода появилась, — подумал Птицын. — Эти недотыкомки как раз этого и боятся — вот и нужно им это устроить. Полагаю, их тогда быстренько укоротят, не до меня станет».

— Знаешь, сдаётся мне, долго отсиживаться здесь нам не выгодно, — подытожил Птицын. — В связи с новыми обстоятельствами. Придётся шевелиться быстрее. Пойдём. Раз я теперь свободен, займёмся нашими делами.

— Согласна. Только давай пока повременим со свадьбой, княже? — уточнила вдруг Алиса. Птицын закашлялся.

— Да я это для отмазки сказал, — смущённо пояснил парень. — Просто ляпнул первое, что в голову пришло!

Алиса состроила на мордашке какое-то непонятное выражение лица и промолчала. Не ясно было даже, рада она такому ответу или разочарована. Уточнить Валерка не успел. Они как раз спустились в переход возле Гордеевского универмага. Ну, как переход — длиннющий тоннель, проходящий под всеми железнодорожными путями, а потом ещё и под автомобильной дорогой, с выходами на платформы… Не сильно загруженный в рабочее время. Пустоватый, откровенно говоря. Алиса зябко поёжилась и встала поближе к парню. «Клаустрофобия у неё, что ли?» — недоумевал Валерка. Видно было, что девушке не по себе. Они прошли мимо выхода на платформы и уже приближались к ответвлению на метро. Впереди показалась компашка из цыганки и трёх детишек, расположившихся на картонке. Птицын обычно старался побыстрее прошмыгнуть мимо таких нищих. Не потому что опасался цыганского гипноза, просто брезговал. Визгливые, вечно грязные дети, замотанные в какие-то невнятные пёстрые тряпки женщины, просительно-требовательные интонации… Знакомые, кто поувереннее в себе, обычно слали их матом или и вовсе бросались проклятиями, которых цыганки боятся, но не Валерка. Не привык он крыть матом людей, даже таких, а молчание они воспринимают за слабость. Ладно, если ещё народу вокруг полно — тогда эти нищенки сильно не цепляются, переключаются на другую жертву. Не то чтобы он их боялся, просто было неприятно. Одно слово — брезговал.

Валерка сделал морду кирпичом, упёр взгляд в бесконечность и ускорил шаг. Иногда помогало, но не сейчас. Стоило им с Алисой приблизиться, и навстречу с протянутой рукой побежали детки, следом за ними поднялась мамаша.

— Помоги, молодой-красивый, деткам кушать нечего! — издалека начала цыганка. — Дай сколько не жалко на хлебушек!

Птицын, стиснув зубы, ещё ускорил шаг, но в этот раз цыгане как с цепи сорвались. Дети бросались под ноги, цыганка начала хватать за руки и уже практически визжала. Откуда ни возьмись появились ещё три со своими выводками, и тоже присоединились к осаде.