Неучтенный фактор

По пыльной деревенской улице тащился пожилой почтальон с синей сумкой, перекинутой через плечо. Эта вечная унылая фигура, бескрылый вестник счастья и горя, при одном только приближении которой начинали колотиться сердца и молоденьких девушек, и почтенных отцов семейств, приостановила свой ровный ход, призадумалась, пожевала губами и, выполняя высокий долг, решительно толкнула ветхую калитку, которую она не толкала вот уже тысячу лет. Это был один из крайних дворов деревни, в самой середине которого, скособочившись, расположился разваливающийся домик Вербицких. Вернее, «старушки», как все привыкли называть его хозяйку. Ни имени-отчества, ни фамилии ее односельчане не употребляли вот уже сто лет. Почтальон, постучавшись, зашел в дом, так как не обнаружил снаружи почтового ящика. В руке он держал запечатанный конверт с какими-то умопомрачительными штампами. Две любопытные соседки, прибежавшие во двор Вербицких, почтительно ахая, зашли вслед за почтальоном внутрь дома. Старушка, которую они постоянно охотно навещали и которая последнюю неделю редко вставала с постели, встретила их улыбкой.

– Письмо? А ну, прочитай-ка, Мария, что там написано, – своим обычным властным голосом обратилась она к ближайшей женщине. Та взяла конверт из рук почтальона, надорвала, вытащила белый лист бумаги и прочитала:

«Мама, спасибо тебе за все.

Твой любящий сын

Даниил Вербицкий.»

Старушка дрожащими руками взяла у Марии конверт, повертела его перед подслеповатыми глазами. Обратный адрес отсутствовал, но на одной из печатей даже издали можно было разобрать четкую надпись «Якутский Главпочтамт».

– Сынок-то у меня… умер… – произнесла она не совсем понятную для собравшихся фразу. Конечно, умер, и давно. Бедная старушка! Но что это за письмо и от кого оно?

Старушка больше ничего не сказала, только откинулась на высокие подушки и сделала знак, чтобы они вышли. Все трое, ломая головы, удалились. Потом по деревне долго еще ходили слухи о странных родственных связях старушки – болтали, что у нее был другой сын, тоже Данилко, зек из лагерей Колымы, пропащая душа, намного старше того, ну, «который музыкам учился и в поезде погиб» (в этот факт односельчане почему-то уверовали свято и сомнению никогда не подвергали, а зря), другие говорили, что у нее объявился племянник, а также, что это вовсе сын покойного мужа от другой женщины. Как это часто бывает, ни один из досужих вымыслов даже близко не подобрался к истине, а о необычном письме, по прошествии некоторого времени, странным образом совсем забыли. К слову сказать, благодаря тому же свойству человеческой натуры – сосредотачиваться исключительно на своих мелких повседневных делах и заботах, отметая прочие важные вещи, о «безобразиях», некогда вытворяемых малолетним Даней в родной деревне, мало кто вспоминал. А если и вспоминал, то только про себя, да и то во хмелю, так что в конце концов начинало казаться, что все это приснилось или было так давно, что уже и неправда…

А старушка, дождавшись, когда уйдут люди, взяла письмо еще раз, прижала к лицу, целуя пальцы сына, прикасавшиеся к нему, судорожно вздохнула, жадно впитывая запах «его» бумаги. Потом с трудом встала, подошла к печке, бросила туда письмо и подожгла вместе с конвертом. От греха подальше. Выражение лица у нее было отрешенное.

К вечеру старушка почувствовала скорое приближение перемен. Она очень не хотела быть одна в этот трудный момент, и ее желание было исполнено. Возле постели умирающей старушки оказалась соседка Мария, зашедшая оставить кринку молока и обнаружившая ее в бреду.

Мария, поручив кормление мужа и доение коров подросшим детям, весь вечер держала бедную старушку за слабеющую руку. Один раз та открыла глаза и посмотрела вокруг осмысленным взором.

– Куда сообщить-то… слышь? – прошептала Мария.

– Никого нет у меня… Все мои там… – ответила старушка. Так она говорила всегда.

И к ночи эта чистая душа, единственный серьезный грех которой состоял в том, что она слишком сильно любила своего сына, отправилась туда, откуда была послана в этот мир. Грех ее, если говорить точнее, заключался не в любви – разве в любви может укрываться какой-нибудь грех (бред какой!) – а в том, что она поставила своего ребенка выше всего на свете, и даже выше Создателя. Впрочем, через это они с сыном оба сильно пострадали. И эта же любовь чудесным образом вытащила Нанечку из бездонной пропасти, на краю которой он долго качался, прежде чем безропотно свалился туда, как какой-нибудь слепой котенок, не издав ни звука о помощи. Но она была уверена, что уж теперь-то ее мальчик спасен, а также знала, что Создатель милосерд к кающимся.